Внук Бояна
Шрифт:
Он точил их да навастривал,
Навастривал да приговаривал:
— Догуляешься, разбойник лисовин!
Мы бока твои по клочьям выщиплем,
Хвост пушистый твой по волосу выдерем!
Половчата шли кругом Юрко и смеялись. И он улыбался им... Но у белых юрт отстали и ребята, и Юрко пошел один. За ним угрюмо двигался Асап. Взгляд его был злой, скулы ходили не уставая. Его не покидала дума: «И на этот раз ушел... Но все равно руситу живым с горы не выбраться... Меч батура Смерти требует мщения!..»
Хан
— Ты узнал, кто этот русит Юрге?
—- С ним его народ. В походе на нас налетели руситы с песней, призывающей к мести, и отбили часть добычи. В словах песни угроза нашим батурам. Говорят, ее сложил Юрге, и она как воинский клич идет по земле донских руситов.
— Хорошо. Они первые заплатят нам... — сердито проворчал хан и добавил про себя: «Он с этой горы уйдет только мертвым».
Юрко не принимался за еду. Он пил медовуху и разглядывал пирующих. В кругу гостей выделялись странными кафтанами с собольей оторочкой заморские купцы: камзолики узенькие, цветастые. Иноземцы привезли хану изукрашенные узорно ткани; образчики их здесь же ходили по рукам. Среди, купцов был и Галай. Воспользовавшись наступившей тишиной, когда все навалились на еду, он стал расхваливать товары:
— Это самые редкостные ткани из всех, какие только выделываются на земле. Взгляните на узоры! Можно ли увидеть рисунок изумительнее?
— Ты слепец! — не удержался и воскликнул Юрко. Все гости перестали жевать, уставились на него. — Не говори, чего не знаешь. Подыми голову и посмотри на этого коня!
И Юрко указал на белое родовое знамя Беглюка с вышитым золотистым конем.
Конь был изображен в стремительном прыжке. Он как живой рвался вперед и ввысь.
— Разве не искусные руки у половчанок? А как чудно расшиты их платья и шапочки! Да и коли доведется нам встретиться на Руси, я еще докажу тебе, что ты лжешь... Купец без лжи не может жить. И ты забыл, что ваши же мудрецы хвалят русскую резьбу по кости. И они говорят: нет лучшей чеканки узорной чернью, как у русичей, нет краше убранства русичей, расписанного всеми цветами золота...
Купцы заулыбались, закивали головами в знак согласия.
К Юрко подошел воин и положил перед ним гусли. Глаза певца заблестели. Он бережно взял их на колени, ласково провел рукой по блестящей доске и тронул пальцами струны. Не все они были настроены. Юрко быстро справился с этим и запел:
Полем-полюшком скачет молодец,
Темна ночь пред ним расступается,
Солнце красное разгорается.
Говорит тогда солнцу молодец:
Свете светлый, мой желанный брат!
Не видал ли ты, где схоронена,
Где схоронена слава-славушка?
Отвечает ему солнце красное:
Ой ты, младший брат, добрый молодец,
Поищи-ка
На конце меча, на конце копья!
Там, где бой идет с лютым ворогом.
Одолеешь врага — слава будет твоя,
Сложишь голову — славить будут тебя.
Батуры сидели, боясь шевельнуться. Но вот хан крякнул и, усаживаясь поудобней, сказал:
— Ты, Юрге, достойный певец! Война — заманчивая и великая очищающая сила. Она вечна, как огонь, сжигающий гниль.
— Там, где жизнью владеет дружба и добро, умирает негожество.
Хан пожал плечами и презрительно улыбнулся:
— Запомни, Юрге: нет такого друга, который не продал бы тебя недругу за шлем золотых монет.
— Неправда! Друг дороже золота. С другом легче победить недруга.
— Вот этого, наверное, не знают ваши князья, — усмехнулся Беглюк и продолжал: — Вражда — священна как пламя, она порождает мужество и силу. Она будет вечно гореть в сердцах наших батуров!
Хан помолчал. Батуры зашептались. Зелла не спускала тревожного взгляда с лица русича. В словах отца слышалось приближение грозы.
— Пока не научитесь дружбе, — сказал Юрко.
— Ты непонятен, Юрге. Ты удивляешь меня,— холодно продолжал хан. — Разве голод не заставит рвать друг у друга кусок мяса? Отбитый кусок слаще собственного. Лучшим владеет сильнейший...
— Друзья свое разделят поровну.
Хан приподнял брови.
— Не для этого ли ты говоришь о дружбе? Уж не хочешь ли ты, чтобы я поделился с тобой шатром? А ну-ка, скажи о своих скрытых думах. С какой тайной ты пришел к нам? Или спой: что ты ищешь? — воскликнул хан и притворно рассмеялся. Все гости тотчас же вслед за повелителем разразились хохотом.— Забыть войну? А потом и любовь?
— О нет! Где любовь, там нет войны, — горячо отозвался Юрко и посмотрел на Зеллу.
Асап заметил, как загорелось лицо ханской дочери.
— У нас говорят, — продолжал Юрко, — любовь и песня — сестры, обе зовут на великое. И нет такого, чего бы не сделал одержимый любовью. Но любовь — тайна сердечная. Молчит другиня, и никому не скажешь.
— Ты — батур, а равняешь себя с женщиной? — Беглюк покачал головой, на лице его не осталось и следа улыбки. — Уж не подашь ли ты женщине первую чашу?
— Женщина — слуга батура, — вмешался Асап.
— А не твои ли мать и сестра — женщины? — запальчиво воскликнул русич. Медовый хмель горячил и разжигал затаенную горечь.
Асап встал, оперся на меч и громко сказал:
— Великий хан! Еще ни один шутник не равнял батуров с женщинами. Сказавшему так не место возле хана. Возврати мне русита! И никто не упрекнет меня за то, что я привел его к тебе в дар. Он не достоин... Он даже не знает, что сила жены в силе мужа...
Хан метнул взор на Асапа, прервал его: