Внук Бояна

Розанов Сергей Константинович

— Осмелюсь, княже... Скудеет оттого, что ни сам стольный град, ни князь не помогают боярам набираться силы и богатства. Князь силен боярами!

— Как же быть?

Посмотрел на боярина долгим пытливым взглядом, и тот не выдержал:

— Ты, Роман Глебович, страдалец за землю Русскую, порядки крепкие ведешь. Быть бы тебе, княже, великим осударем Руси.

— Ты так думаешь? А что, и впрямь встать нашему княжеству головой Руси? Что скажут бояре наши, поддержат ли? Ведь тогда и бояре у нас станут князьями: земли больше, войска больше... Всех пленников будем делить меж боярами — вот и холопы!

Туряк почти не раздумывал, он

за своего князя готов был в огонь и в воду.

— Я испытаю мысли бояр, — проговорил с достоинством. — Думаю, не будут супротивничать, ибо князь — боярин всех бояр. Кто же откажется от земных благ и славы! У кого земля и богатство, тот и хозяин жизни.

Князь кивнул:

— Буду ожидать твоего слова. Искусно выведай, кто из бояр готов умереть за великое Резанское княжество, а кто готов на измену. Они и меж собой как голодные волки зимой...

Роман Глебович сделал передышку, откинулся на спинку скамьи, думал. Пил из ковша и вглядывался в лицо Туряка: ждал, не откроет ли что о боярах. Но Туряк молчал.

— Теперь слушай дело, боярин. — Князь Роман пригнулся к столу, и Туряк придвинулся ближе, настороженно. Он понимал: разговор будет строгой тайной. — Какие у нас силы? Княжество Черниговское пойдет с нами: родичи! Князь богат, в его табунах одних подвершных коней за четыре тысячи... Но вот епископ Порфирий неблагосклонен к нам. И путлявист... Да и князь Киевский Рюрик больше клонится к Пронску. А почему? Там нареченный его дочери Всеславы — наш меньшой брат Ярослав. За их женитьбу и Порфирий стоит...

Князь умолк. По ступенькам красного крыльца из те*» рема застучали сапожки: то княгиня Святославовна прислала теремную девушку звать хозяина и гостя в трапезную на обед.

— Пождите! — откликнулся Роман, досадливо махнув рукой. — Кончим беседу... Да подайте на стол вина. Похолоднее! Со льда!

Допив мед, князь опять пригнулся к боярину.

— А нужна ли их свадьба? Как думаешь? Не лучше ли Всеславе породниться с резанцами? Или у нас мало княжичей? Или среди них пригожих нет? Вот у брата Игоря, царство ему небесное, сын Глеб на возрасте. Ретив и буен. Лют в бою. Зол и тревожен как волк... Или он хуже этого слюнтяя ученого — добряка и смердолюба Ярослава? Нет! И он знает княжное дело, он сможет возвеличить княжество Резанское над всеми... Так не сосватать ли ему Всеславу? Коли она будет у нас в Резани, тогда и Киевский великий князь встанет за нас. Митрополит Киевский рукоположит нам своего епископа... Готов ли ты послужить этому святому, великому делу, боярин?

— Жизнь готов отдать за тебя, Роман Глебович! Я — твой верный пес.

— Тогда слушай да на ус наматывай. И чтоб ни одна душа: ни живая, ни мертвая — этого не слышала и никогда не поведала бы никому. Поклянись!

— Клянусь господом богом! Боярин закрестился, вскинув глаза к небу. — Клянусь всем животом своим и всеми своими смердами и холопами, клянусь семьей своей!

Туряк вскочил со скамьи и, кланяясь на все четыре стороны и крестясь истово, повторил клятву.

— Пересядь рядом! — глухо приказал князь. Мы эту Всеславу доставим к язычнице...

Когда боярин Туряк пересел на княжескую скамью, Роман Глебович оглянулся вокруг — никого нет, и принялся шептать в самое ухо боярина...

Старокиевская дорога на Резань пролегала сквозь густые лесные дебри. Прокладывали северный прямоезжий путь еще при Святославе Игоревиче — великом воине, когда он, идя на

Оку-реку и на Волгу, совершил диво-дивный поход и по предгорьям Кавказа. Этот путь вдоль рек Десны и Оки снова был проторен при Владимире Мономахе — жизнь того требовала: торг киевский вырос небывало, отсюда всяческие изделия вывозили в Северную Русь, в обмен на богатые меха; да и монахам, сопровождаемым княжеской дружиной, удобней проникать в темные северные трущобы и крестить там славян-язычников не только добрым словом, но и огнем и мечом. Случалось, и монахи-проповедники сгорали на языческих кострах как жертвы Перуну. Но степные кочевники до этого пути старо- киевского редко добегали...

Одиночным возам с поклажей, особенно по Брынским лесам ни пройти ни проехать: все отберет татебный люд, если есть что взять. Как начнут пересвистываться — знай, скоро выскочат из леса соловьи-разбойнички! В крайнем случае все доглядят, все ощупают: не боярское ли добро, не купецкое ли?

Большой княжеский поезд из Киева продвигался прямоезжей дорогой медленно, с остановками в городах, где служили молебны и священники благословляли путников на дальнейший путь. Да и кони трудно шли: захватила дождливая полоса, дорога раскисла. Обоз припаздывал, и чем севернее продвигались, тем чаще приходилось останавливаться... Вот и сегодня — после грозы, что ли, — то и дело попадались на дороге завалы: дубы, сваленные бурей, топлые колдобины... Еще не было такого трудного, беспокойного дня. Уже солнце заполдень покатилось, а еще нет и признаков жилья. И пути-то осталось до Пронска три-четыре дня, а дорога все хуже, будто никто ее никогда не чистил от зарослей.

Старая княгиня-мать взволнованно выглядывала вперед из плетеного, обитого красным .сукном возка. Неспокойно было на душе: стояли тревожные времена, как бы не налетела половецкая ватага! А она и язык-то родной позабыла, половецкий. Защититься нечем...

Зато дочь княгини Всеслава была довольна задержками: на каждом шагу жди приключений! Ожидание опасности вселяет удивительное: вдруг да разбойники выскочат из чащобы, и будет настоящий бой! А разве не заманчиво и не страшновато ехать ночью при луне под близкий волчий вой! И как жаль, что скоро Пронск, а за ним все пойдет спокойно, с княжескими провожатыми...

Уже вечерело. Всеслава из возка всматривалась в гущу зеленых зарослей: не проглянет ли из подлеска голова сохатого, или медведь высунется, или лохматый человек из-за могучего дуба... Тут на севере еще много язычников, они казались страшнее всякого зверя. Так твердили ей мамки и няньки, так учил ее отец, князь Рюрик: язычник — брат сатаны и сват дьявола, где бы ни встретил его — убей, если не хочешь очутиться в геенне огненной...

Княжеская семья ехала из Киева с целой толпой слуг и стражи, путь держала на Владимир, к великому князю Всеволоду Юрьевичу на празднества освящения достроенного после пожара Успенского собора.

Красив был собор одноглавый резными каменными узорчатыми украшениями — то дела и рук Епифановых и учеников его. Двери все в золотой чеканке. Куйол в золоченых поясах... Целый город Гороховец и лучшие села и слободы служили собору. Богатств его было не перечесть. Священники облачались в драгоценные одежды, шитые золотом, жемчугом и цветным каменьем, — им несть числа!

А теперь Всеволод Юрьевич окружил стены собора новыми, по углам поставил еще четыре золоченые главы, и стал у великого князя великий собор. Чуть не четыре тысячи молящихся