Внуки инженера Манна
Шрифт:
– В Гонолулу нет пингвинов, инспектор, а вы представитель власти и должны сочувственно относиться к заявлениям граждан!
– Эшли достал из кармана накопитель и положил его на стол, гордо задрав подбородок, будто шлепнул обвинительным документом перед носом тирана.
– Что это? Еще одна жалоба на соседей по дому, и я напишу жалобу на вас.
Эшли оскорбленно кашлянул.
– На меня? Помилуйте, вы мне должны медаль "за бдительность"
– Вас - особенно. Распишитесь, что знакомы с правилами приема заявлений, и можете быть свободны.
– Нет, инспектор! Я должен прокомментировать!
– Эшли плюхнулся на кресло, сразу зажужжавшее массажным режимом, и всплеснул руками.
– Детишек надо спасать!
– У вас нет детей, - вздохнул Дан, проглотив "и слава Богу". Перед внутренним взором забегали маленькие Эшли, точная копия папы, все в серых пиджаках и потирают ручки, как стайка мух.
– Нет! Но мне не безразлична судьба будущего поколения! Кто привлечет внимание к тому, как слабые и беззащитные подвергаются опасности, а полиция формально воротит нос от трагедии?
Дан постукивал пальцами по краю стола и думал, не выловить ли из помойки ломаную сигарету, а то очень уж хотелось погнуть что-нибудь еще. И лучше не шею Эшли. Хорошо, что уже полгода его робот-медсестра неизменно оставалась дома под предлогом заботы о здоровье Лизы - он так и представил себе, как этот агрегат до колена ростом выдает сигнал "уровень стресса выше допустимого" и радует весь этаж музыкой для медитации.
– Я принес петицию о запрете деятельности незаконной ремонтной мастерской Николаса Манна и передаче душевнобольного человека под надзор врачей. Этот Манн привлекает детей из окрестных кварталов к опасным ремонтным работам, поощряет прогулы уроков, неоднократно в его мастерской в эко-квартале были замечены ученики средних и старших классов, которые вместо занятий паяли и мастерили из хлама со свалки что-то непонятное. Но это не самое страшное.
– Эшли поднял указательный палец и потряс им перед лицом инспектора.
– Самое страшное - что он рассказывает детям опасные сказки. Манн утверждает, что у домашних роботов есть душа, что они разумны на уровне домашних собак и выше... Вы понимаете, в каком шоке оказываются бедные детишки, когда ломаются бытовые приборы? Я был свидетелем многих скандалов. Дети запрещают родителям менять старые модели домашней робототехники на новые, выбрасывать на свалку металлолом. Это сумасшествие, это секта, это промывка мозгов! Старик опасен. Сегодня он тащит детишек в мастерскую в лесу, а завтра воткнет отвертку кому-нибудь в сердце!
Дан смотрел на то, как бегают маленькие глазки Эшли, как подергиваются руки, и понимал, что это его собственные дурные фантазии. А промывка того, что называется у правозащитника мозгами, была бы кстати, причем несколько раз и с отбеливателем.
– Воспитание детей - в первую очередь дело родителей. Если они не контролируют, ходит их оболтус в школу или нет, штрафовать надо их, а не старика. В сказках правонарушений не вижу, деньги не вымогает, уходить из семьи детей не агитирует, бомбы собирать не учит.
Эшли подскочил на кресле и от возмущения едва не оторвал ретро-застежку пиджака.
–
Дан взял накопитель двумя пальцами и с громким стуком швырнул его в корзину входящих сообщений через весь стол. Попал.
– Терминатора. Они строят Терминатора, Эшли. Скоро он постучит в вашу дверь и скажет: "я хочу твою душу и мотоцикл", и вы отдадите ему душу, потому что мотоциклы уже двести лет как не выпускают.
Посетитель сощурил глазки и обиженно зашипел:
– Вы с ума сошли! Все! Я знаю, это заговор!
– Он рванулся к двери, но, обернувшись, вцепился в отъехавшую панель и завершил выступление:
– Я буду жаловаться! Я напишу в газету! Утром в каждом браузере мира будет статья о вашей некомпетентности!
– Спасибо. Я почитаю. Конец связи.
Последнее Дан ляпнул по привычке, жалея, что живьем Эшли нельзя выключить, как коммуникатор.
В опустевшем кабинете разом сделалось очень тихо. Дан посмотрел на вызов коллеги из северо-западного округа, который просил разрешения ознакомиться с делом семилетней давности, и вслух простонал:
– Кофе. Иначе сдохну.
Словно отвечая на его слова, зажужжала кофеварка - выдала коричневую пузатую чашку с пенкой, и комната наполнилась ароматом. Видно, кто-то из коллег поставил ее на отсрочку и забыл. Всех этому коллеге благ!
– Вот, Железяка!
– восхищенно присвистнул Дан и, забирая кофе, погладил машину по теплому металлическому боку.
***
Кружка была огромной, как суповая миска, а капуччино отличным. Кофеварку, конечно, тоже представили Крису - ее звали Ара. В отличие от остальных, она только тихо и нежно посвистывала.
– Старая модель, - не удержался Крис. Она правда была старой, поцарапанной, без модного светло-зеленого пластика, а главное - без функции измерения давления и подсчета пульса. Значит, вредная для здоровья. Крису, правда, не мешало - он считал, что в его возрасте пульса и давления еще нет вообще никакого. Отрастут лет так в сорок, если не пятьдесят.
– Вот из-за этого ее и выбросили, - грустно отозвался Николас и погладил Ару, та засвистела тихонько, ткнувшись в его руку верхней панелью.
– Она бы погибла в мусорном контейнере или под прессом мусоровоза. Дети услышали, как она свистит там, зовет на помощь. Вытащили и принесли мне.
Твин - а может, Твинтвин - надежно устроился у Криса на коленях, как увесистый кот, и тихо попискивал. Происходящее напоминало сон, хорошо, что не кошмар. В этом сне Крис уже практически освоился.