Внутренние пути во Вселенную. Путешествия в другие миры с помощью психоделических препаратов и духов

Страссман Рик

Стимулировать образование мелатонина шишковидной железой необычайно трудно. Расположенные рядом с эпифизом и наполненные жидкостью полости образуют практически непреодолимый барьер для стимуляции нейротрансмиттерами, которые обычно регулируют выработку мелатонина. Психологическое и биологическое воздействие мелатонина является скорее незаметным и требует относительно длительного периода для проявления эффекта. Именно поэтому можно только удивляться, что другие продукты шишковидной железы требуют такой жесткой регуляции. Факт образования ДМТ шишковидной железой мог бы помочь объяснить потребность в защите эпифиза, поскольку значительные колебания уровня ДМТ не способствуют выживанию индивидуума. И не имеет значения, что все биологические параметры, которые мы измеряли, существенно возросли в ответ на высокую дозу ДМТ, а единственным исключением оказался мелатонин [110] ! В таком случае связь между

шишковидной железой и ДМТ следует считать умозрительной. К тому же существует немало других органов, которые вырабатывают ДМТ (включая мозг, клетки крови и легкие), и его эндогенность остается фактом, который еще нужно доказать. Все это вызывает очевидный и интригующий вопрос: для чего ДМТ присутствует в человеческом организме?

110

R. J. Strassman and C. R. Qualls, «Dose-response Study of N,N-dimethyltryptamine in Humans. I: Neuroendocrine, Autonomic, and Cardiovascular Effects», Arch Gen Psychiatry 51 (1994): 85–97.

ИССЛЕДОВАНИЕ ДМТ В УНИВЕРСИТЕТЕ НЬЮ-МЕКСИКО

Существовало несколько причин, по которым я принял решение начать исследование психоделических свойств именно ДМТ, а не таких более известных препаратов, как ЛСД, мескалин и псилоцибин.

1. Краткий срок действия ДМТ. Я осознавал, что мое окружение в центре клинических исследований, где я вынужден был начать исследования, скорее всего, будет некомфортным. Такая обстановка потенциально способствовала возникновению негативных измененных состояний сознания или панических реакций. Я также прекрасно понимал, что у меня нет опыта введения психоделических препаратов человеку. Таким образом, я не чувствовал себя достаточно уверенным в том, сумею справиться с отрицательными реакциями, которые могли проявиться в ходе исследования.

Я полагал, что краткий срок действия ДМТ окажется преимуществом в обоих смыслах. Отрицательные реакции, которые могут проявиться, вероятно, тоже будут скоротечными. При этом уменьшается риск ошибок при вмешательстве с целью помочь добровольцам, так как время воздействия будет ограниченно. Я мог полагаться в большей степени на внутренние восстановительные ресурсы испытуемых, чем на то, что мне удастся повлиять на негативные реакции в течение сеанса.

2. ДМТ сравнительно малоизвестен. Я полагал, что общество и средства массовой информации проявят огромный интерес к возобновлению психоделических исследований в США после столь длительного перерыва. Я также считал, что любопытство, а возможно, и враждебное отношение общественности приобретут сенсационный масштаб, если объектом исследования станут препараты, обладавшие скандальной популярностью в 1960-е. Исследования с ЛСД (acid, кислота), псилоцибином (магические грибы) или мескалином (peyote buttons, дисковидные высушенные верхушки кактуса пейот) могли спровоцировать более тщательные проверки и, возможно, даже противодействие со стороны властей, в отличие от исследования сравнительно малоизвестного препарата.

3. Эндогенность ДМТ. На мой взгляд, это качество имело двойное положительное значение: благодаря ему появлялся еще один аргумент в пользу изучения ДМТ, с одной стороны, в рамках традиционной психиатрической исследовательской парадигмы, с другой — в соответствии с моим собственным, менее четко сформулированным планом научной работы. С точки зрения психиатрического исследования, я был убежден в том, что ДМТ остается самым подходящим кандидатом на роль эндогенного психотомиметического соединения. Понимание его эффектов и механизмов действия, благодаря которым он вызывает эти эффекты, могло пролить свет на этиологию эндогенных психозов, таких как мания или шизофрения. Кроме того, если допустить, что эндогенный ДМТ способствует возникновению эндогенных психозов, то препараты, эффективно блокирующие воздействие экзогенного ДМТ, на практике могли оказаться лечебными, так как уменьшали бы психотические симптомы, связанные с эндогенным ДМТ.

Если говорить о глубинных причинах, по которым я приступил к исследованию ДМТ, то меня интересовали биологические основы естественно возникающих психоделических опытов, таких как мистические и околосмертные состояния. Если бы экзогенный ДМТ с большой долей вероятности воспроизводил все или часть подобных явлений, это могло бы послужить доказательством моей теории о том, что эндогенный ДМТ играет важную роль в их возникновении. До некоторой степени более и менее очевидным поводом для моей работы с ДМТ было рассмотрение терапевтических свойств ДМТ в частности и психоделиков в целом. Я хотел своими глазами увидеть результаты воздействия ДМТ как представителя психоделического семейства препаратов и некоторые другие процессы, важные для психотерапии. Например, я хотел провести научные наблюдения за воздействием ДМТ на невербальное поведение, чувства и мысли индивидуума, находящегося под воздействием

препарата, по отношению к внешнему миру (включая и меня самого), а также за отображением психологических конфликтов и их превращением в такие символические явления, как видения.

Я также хотел приобрести опыт взаимодействия с людьми, введенными в крайне измененное психоделическое состояние. Делая это, я надеялся развить и отточить мои собственные навыки сопереживания и поддержки, чтобы понимать и, когда это потребуется, направлять в нужное русло сложные и запутанные психические состояния, вызванные приемом препарата. Эти факторы могли оказаться весьма действенными при составлении плана дальнейших исследований или разработке психотерапевтического подхода, в котором бы применялись глубокие психоделические состояния.

Одним из самых важных уроков, которые я получил во время клинических исследований, а также в процессе предыдущего изучения мелатонина, состоял с следующем: необходимо ставить самые простые вопросы, независимо от того, насколько абстрактными, сложными или плохо сформулированными кажутся главные вопросы исследования. Я понял, что когда я ставлю простые пошаговые вопросы, мне не нужен сложный план эксперимента, чтобы ответить на них. Я мог разработать критерии экспертной оценки в этой области, и дальнейшие вопросы, возникающие в процессе исследования, становились все более адекватными и исчерпывающими.

При работе с ДМТ дополнительные трудности заключались в его противоречивой природе и возможном противодействии регулирующих органов, что обусловило еще более продуманный план изучения, выполнение которого могло дать более достоверные результаты — объективные данные в пределах краткого временного интервала и с минимальным риском. Кроме того, 25-летний перерыв в исследованиях создавал определенные сложности в получении разрешения на исследование и его финансировании. В каком-то смысле нужно было заново изобрести колесо: в план клинических исследований следовало включить пункты, которые могли усыпить бдительность представителей разрешающих организаций, ведь им возобновление подобных экспериментов поначалу казалось ящиком Пандоры [111] .

111

Пандора — древнегреческая богиня, которая из любопытства открыла ларец, где были заперты все беды человечества. Когда они вырвались наружу, Пандора закрыла ящик, но на дне его, по воле Зевса, осталась только надежда. Выражение «открыть ящик Пандоры» означает совершение действия, последствия которого будут ужасны и необратимы. — Примеч. пер.

Поэтому требовалось ясно изложить, что исследование предусматривает тщательный подбор добровольцев. На этой стадии эксперимента добровольцы, не имевшие опыта приема психоделиков, нам не подходили. Мы не могли рисковать, давая ДМТ людям, которые не имели представления, чего от него можно ожидать, и которые, соответственно, не могли дать осознанное согласие на эксперимент, не обладая достаточной информацией. Согласие, основанное на документально подтвержденной информации, предусматривает, что доброволец в некоторой степени знаком с ожидаемыми эффектами от воздействия препарата, с которыми ему придется столкнуться во время участия в исследовании, такими, например, как тошнота и учащенный пульс. Для экспериментов с ДМТ, который наиболее вероятно и гарантированно вызывал новые и неожиданные мысли, чувства и ощущения, добровольцы, не имевшие психоделического опыта, были нежелательны, и не только потому, что не знали, с чем имеют дело. Даже «ветераны», принимавшие психоделики, знают, что невозможно предугадать, каким будет каждый сеанс. Теренс Маккена говорил по поводу курения ДМТ: «У любого человека, поджигающего трубку, руки всегда дрожат». Таким образом, вопрос, кого выбрать в качестве добровольцев, был ключевым. Я полагал, что нам нужны только те, кто имеет опыт приема психоделиков и при этом психически и физически здоров.

Я считал, что люди, имевшие опыт приема психоделиков, будут меньше подвержены панике в процессе исследования, потому что они знакомы со странностями психоделического опыта, даже если не принимали ранее ДМТ. Фактически, одним из самых важных вопросов, которые я задавал при отборе добровольцев, состоял не в том, насколько им понравились предыдущие психоделические опыты, а в том, насколько негативными были их состояния под воздействием препаратов. Мне требовалось узнать, может ли доброволец ясно выразить свои страхи, попросить о помощи и воспользоваться ею. Например, один из потенциальных добровольцев рассказал мне, что всякий раз, когда он принимает большую дозу грибов, содержащих псилоцибин, он оказывается на крыше здания, не подозревая, каким образом туда попал. Очевидно, что он был неподходящим субъектом исследования: ведь предполагалось, что все добровольцы в течение нескольких часов должны были не покидать больничной кровати и, в окружении различных трубок и проводов, обязательно оставаться соединенными с собственным телом!