Во дни Смуты
Шрифт:
– Потише, вы! – остановил клики Кузьма. – Царю покличете в свою пору. Его повеличаете. Теперь боярам честь давайте. Я – мужик простой, так мне величанье-то ваше и вовсе не пристало!..
Порывисто заговорил Савва, тронутый искренним смирением Кузьмы.
– Ну а скажи, «мужик» ты мой любезный, што мил есть Господу паче иных князей родовитых да вельможей значных… Кого возьмем себе в цари?.. Ужели – ляха?
– Бояре бы взяли… Да земля не дозволит!
– Вестимо так, Миныч… Ну, мысленное ль то дело: лях – царь Руси!.. Влацлав али Жигмунт сидит в Кремле, творит обряды в святых соборах наших!.. Только што боярам и пристало о подобном думать… Вот кабы такова… От Рюрика…
– Отец честной, мы здеся не на соборе! – живо перебил протопопа Минин. – Вон люди дожидаются меня… Апосля потолкуем!..
И он обратился к стоящим пониже младшим воеводам и тысяцким:
– Ко мне, поди… Пошто, сказывайте!..
Наперебой заговорили начальники отрядов, которым Минин поставлял все необходимое для жизни и для боя.
– Рать новая пришла от Арзамаса.
– Две сотни подвалило калужан! – доложил другой.
– Слышь, суздальцам, нам, кормов не хватает!
– Я с Мурома, сокольничий, Масальский-князь, Василий… Попомни, запиши. На службишку явился… Уж ты меня пожалуй…
– Нам отпустил бы холопей с конями да телегами, – слышалось с другой стороны. – Они кладь подвезли, теперя домой ладят поживее. Пришли их посчитать, Миныч!
– А нам – казны пушкарской да припасу надоть…
– Пожди, дай мне! – осадил соседа громадный, нескладный воин, скорее напоминающий мужика, одетого в кольчугу, с бердышом и в простой шапке барашковой на голове. Он гулко забасил:
– Мы-ста – поморяне! Кормы уж больно плохи… Такие шти нам дают… тьфу!
Он плюнул сердито.
– Мы-ста не обвыкли! Нам рыбки бы… хошь солененькой, коли не свежой… Снеточков бы… Да ошшо…
– Не разом, слышь! – крикнул наконец Минин. – По ряду речь ведите! Нет даже мочи. Вот я в сей час! Степаныч, – обратился он к дьяку Сменову, которого взял с собою в поход. – Ты со мною… Записывай, а я пойду опросом!..
Спустясь в толпу, ожидающую его внизу, он стал опрашивать поочередно каждого, говорил свои решения Сменову, который с письменными принадлежностями, висящими на груди, с тетрадкой шел за другом и записывал его распоряжения.
– Боярин-воевода!.. Трубы! Трубы! – послышался говор бояр на верхней площадке крыльца.
Стрелец снова подал знак ударом по своему барабану. Трубы и литавры загремели снизу, из отрядов, выстроенных там в виде почетного караула.
Пожарский в сопровождении князя Димитрия Трубецкого появился наверху. Несколько азиатов-телохранителей, остановясь немного поодаль, замерло в неподвижной группе. Затем показался и престарелый князь Шереметев со своими двумя-тремя помощниками по делам совета ратного.
Младшие вожди, выборные земские и войсковые, ратники и казацкие головы выстроились против крыльца полукругом на свободном месте, охраняемом стражей от натиска народной толпы.
Когда умолкли трубы, литавры и приветствия войска и народа, Пожарский отдал на все стороны глубокий поклон.
– Поклон Земле и рати православной! – прозвучал в наступившей тишине его сильный и приятный голос.
В это время казацкие выборные, стоящие особой большою группой, желая почтить своего любимого военачальника, зычно крикнули:
– Князь Трубецкой живет на многие лета!..
– А Минин-то что ж! – раздались громкие голоса. – Забыли нашево радетеля! Кто на поляков последний ударил?.. Кто Хотькевича прогнал?.. Кузьма Захарыч!..
– На мно-оги ле-ета пусть живет Кузьма! – прокатилось по площади.
Младшие воеводы и ратники, с которыми толковал Минин, на руках внесли его на верхнюю площадку и поставили перед лицом толпы.
– Спаси вас Бог, дружки, – с трудом передохнув,
Толпа стихла понемногу.
Громко разнеслась речь Пожарского.
– Привел Господь, – мы во Кремле Московском! Очищена святыня. По церквам нет уже боле ни падали – коней, ни трупов человечьих, што тамо гнили много дней… Горят лампады, свечи озаряют лики святые дедовских, прадедовских икон!.. Сверша мольбу и воспев хвалу помощникам нашим, чудотворцам московским, пришли мы на одно постановленье: пора царя избрать всею землею. Пока текли дела неважные – советы и помощь подавали нам вы, люди добрые! Но ныне дело таково велико, что вся земля должна сказать свое решенье… Мы приказали изготовить грамоты призывные, немедля по городам их разошлем, во все царства: Московское и Казанское, и Сибирское, и Астраханское, и по иным областям… Да выберут они тамо от каждого города по десяти разумных, благонадежных мужей. Сюда сберутся выборные люди. С ними учнет дума боярская и собор освященный духовенства нашего советы советовать! И тогда выбрав на совете Великом, на соборе всей Земли царя, наречем богоизбранного, и воссядет он на трон царей московских. Так любо ли, люди ратные и иные, советники земские?
– Любо! Любо! – дружно откликнулись все земские ратники и выборные.
Казаки неохотно подали голос.
– Нельзя инако, – пусть оно и тако!.. Мы волим так! На это и мы сдаемся!
– Гей, батько! Сголошаться либо нет?.. – вдруг прорезал общий говор сильный голос есаула Тучи, который обратился к Трубецкому со своим вопросом.
– Поспел спросить! Ты бы еще погодя немного… Ты бы к вечерку… Алибо – заутра поране! – посыпались шутки и от своих, и от земских.
– Коли тебя в цари возьмут, я сголошаюсь! – не смущаясь нисколько смехом и шутками, встретившими его первое выступление, еще громче рявкнул Туча.
Хохот прокатился кругом.
Смеялись и бояре наверху. Улыбнулся невольно и сам Трубецкой.
– Молчи, коза! Не потешай людей! – крикнул он есаулу. – Не срами себя и табор!..
– Ну, я молчу! – согласился Туча.
Хохот стал еще пуще.
– Князь-воевода, мне не дозволишь ли словечко народу молвить! – спросил Минин у Пожарского, стоя на крыльце.
– Изволь! Прошу, Кузьма, сказывай, што имеешь…
Снова поклоны обычные отдал Минин.
– Честной народ, вы, Божье ополченье земское, и казаки, лыцари отважные! И все, кто здеся стоит, челом вам бью! Привел Господь услышать нам благую весть. Народ сбирается избрать себе царя. И радостно, огульным громким кличем, с веселым смехом, принял эту весть люд весь, измученный, запуганный, што не смеялся, не улыбался уже долгий ряд годов! Как добрый знак, как предвещенье счастья пусть прозвучит тот народный смех веселый. Да никогда не плачут больше очи его, как плакали они досель не то што слезами, а кровью горячею, лет восемь, почитай, подряд!.. Пусть слышит Бог!.. А вот теперь – скажу вам, какого бы царя иметь нам надоть! Весной его мы станем выбирать… Так цвел бы он, как мак, как вешний цвет! Штобы очи были ласкою полны… Штобы душа его незлобная сияла и грела нас, как солнышко весной поля обогревает после зимней стужи… Штобы нас любил… и мы штобы его любили, как любят дети доброго отца! Пусть будет юн! То не беда. Придет с годами знанье… Пусть будет тих, не грозен! Земля вся за него, коли нужда придет, – Земля грозой могучей встанет!.. Пусть будет он и справедлив и милосерд, штобы Бога заменял нам на земле!.. Штобы за царя за доброго – Бог дал Руси удачу и грех простил!.. Помолимся об этом, мир честной, люди православные!..