Во имя Долга
Шрифт:
В конце концов пришлось поблагодарить Александра Сергеевича за наведение порядка заодно и в моей голове. На что он снисходительно улыбнулся и ответил, что для своих юных лет я удивительно рассудителен. И я, чёрт побери, поймал себя на желании польщённо помахать хвостом и встать на задние лапки. Вот это я понимаю — харизма, талант управления людьми и профессионализм!
Присутствие при рабочем разговоре третьего лица, — в смысле, Ярослава, — Авдеев воспринял с достойной подражания невозмутимостью. Даже немного завидно стало; он ни разу не поморщился ни на один из самых пронзительных воплей.
Что касается добровольных помощников в нелёгком
Непосредственно перед высадкой штатный корабельный медик вогнал всем по солидной дозе радиоблокатора и настоятельно порекомендовал тем, кто планирует жить долгой полноценной жизнью, по возвращении забежать к нему на проверку.
Космодром Рунара находился на поверхности, и представлял собой довольно унылое зрелище. Напоминало какую-нибудь захудалую горнодобывающую колонию, не хватало только прыща защитного купола.
Все перемещения здесь осуществлялись под землёй, и на поверхность выходить категорически не рекомендовалось. Мы шли пешком по явно рукотворным тоннелям в сопровождении пары настороженно косящих на нас весьма странных аборигенов. Один из них обладал длинным хвостом и то и дело для передвижения порывался опуститься на четыре конечности; именно он был в тандеме главным. Второй отличался весьма внушительным ростом, почему-то зелёной кожей и имел всего один глаз. Последнее выглядело весьма отталкивающе и даже жутко, потому что место под правый глаз теоретически имелось, но, похоже, под кожей на этом месте была кость.
Определение «унылое зрелище» подходило абсолютно ко всему, что попадалось на глаза. Запустение, упадок и обречённость — три основных эпитета, прекрасно характеризовавших местность, по которой мы двигались. Какие-то брошенные разлагающиеся агрегаты непонятного назначения, обрывки кабелей, трещины на напоминающем бетон материале, из которого состояли стены и пол тоннеля.
Когда технические этажи сменились более обжитыми коридорами естественного происхождения, стало немного веселее. Навстречу начали попадаться другие аборигены, и многие из них выглядели значительно приличней наших сопровождающих. В смысле, гораздо больше походили на портрет нормального рунарца и не имели настолько заметных внешних отклонений.
Из цифр и сухих отчётов, даже при наличии трёхмерных подробных изображений, довольно сложно получить полноценное впечатление о мире. Да у меня, честно говоря, прежде и не было такой цели; моя работа — это в первую очередь безопасность Федерации. Но всё равно при виде рунарского города в глубине души шевельнулось какое-то неприятное тянущее чувство, похожее на лёгкие уколы совести. Припечатав эту бесполезную в хозяйстве барышню холодной логикой и торжественно возложив сверху Устав с Приказом, я загнал неприятное ощущение обратно. Хотя к рунарцам проникся уважением; то, как упрямо они цеплялись за жизнь, действительно стоило восхищения. Даже немного обидно стало: вот чёрт же дёрнул их в разведчиков играть, попросили бы о помощи сразу!
Сопровождающие привели нас в какую-то полутёмную огромную не то пещеру, не то — рукотворную залу, рассмотреть было сложно. Честно говоря, не получалось рассмотреть ничего кроме серого каменного пола, странных голубых фонариков и множества весьма специфических статуй.
Встречающих было немного, и все какие-то странные. То есть, на собственно дипломатический контакт, каким я его представлял, происходящее не походило совершенно. Какая-то почти богемная неформальная тусовка в экзотическом антураже. Аборигены бродили между статуй, кто-то сидел на лавочке в отдалении.
Поблизости, — именно там, куда подвела нас пара конвоиров, — скучковалась небольшая группа рунарцев, среди которых попались знакомые лица. Во всяком случае местного правителя я опознал сразу; Авдеев, надо думать, тоже — я показывал ему изображение.
А вот рядом с Кимиром из рода Нариш я с некоторой растерянностью обнаружил неплохо знакомую зверушку. Предположить причины её здесь присутствия было несложно, поэтому я даже почти не удивился. Рури смотрела на меня удивлённо распахнутыми глазами, с лихорадочным румянцем на щеках и, кажется, дрожащими губами, напряжённая как натянутая струна, готовая вот-вот сорваться в паническое бегство. Я, конечно, могу ошибаться, но обычно так смотрят на привидений. Или на обретший плоть ночной кошмар.
Подобная реакция не то чтобы задела, но вызвала определённое недоумение: вроде расстались вполне мирно. Нет, понимаю, ребёнок, стресс, и всё такое; но поводов для паники я, кажется, не давал. Вежливо поздоровавшись, — не делать же теперь вид, что не знакомы, правда? — я от греха подальше отвёл взгляд, переключившись на остальных аборигенов, дабы ещё больше не нервировать зверушку.
Хотя мысли всё равно то и дело возвращались к странной реакции Рури, но никаких результатов кроме возрастающего недоумения достичь не помогли. Опять вскользь бросив на зверушку взгляд, обнаружил её в едва ли не предобморочном состоянии цепляющейся за сидящего рядом Вожака. Боится, что я расскажу кому-нибудь что-нибудь не то, и у неё от этого начнутся проблемы?
Для успокоения излишне нервной женщины я решил на всякий случай держаться от неё подальше. Благо, Авдеев с Кимиром-Нариш закончили пафосные расшаркивания и уселись рядком для полноценного диалога, а я продолжил занимать тактическую позицию адъютанта за плечом министра. Теперь вместо Рури я с интересом разглядывал стоящего позади неё мужчину; его лицо тоже казалось знакомым и, порывшись в памяти, я даже вспомнил, что это какой-то местный учёный муж от генетики.
Правда, взгляд то и дело норовил скоситься на лохматую макушку зверушки. Жалко, в голову нельзя было заглянуть; чёрт её знает, чего она так испугалась! Никогда не мог понять женскую логику, а тут — мало того, что женская, так ещё с другой планеты.
Учёный муж отвечал мне косыми задумчивыми и откровенно неприязненными взглядами, и поглаживал сидящую перед ним зверушку по плечу. Память после общения с Авдеевым оказалась удивительно безотказной и покладистой, и после ещё одного пинка выдала имя: Тур-Рааш. Полное имя Рури я теперь знал из оставленной ей записки, а сложить два и два оказалось нетрудно.
Стало быть, это её отец. Хм… Представляю, какие выводы он мог сделать из её рассказа. Это, однако, свежо и оригинально; от общения с благородными отцами оскорблённых дев судьба меня пока уберегала. И от дев до недавнего времени заодно тоже.