Во имя жизни
Шрифт:
— Ты прав, Криспин, — съязвил я и подумал, что через день-два он забудет про свою затею. — Мы, филиппинцы, не особенно сильны в грамматике.
— Разве дело в одних филиппинцах, — ответил он гордо. — Я теперь американец, да будет тебе известно. И пекусь о всех, кто живет в Америке.
Вот так Криспин Балисон начал претворять в жизнь свою великую идею. У него были грандиозные замыслы, но я не мог и предположить тогда, как далеко он продвинется в их осуществлении. Я не знал до поры до времени, что великая мечта может перевернуть жизнь человека и разбить вдребезги его счастье. Я не знал, что великая мечта может быть и чудовищно жестокой, и безгранично доброй; что никому не известный Криспин, ведущий свой род от отсталых крестьян из маленькой
На следующее утро я не пошел работать в поле, а остался, чтобы помочь ему соорудить из старых досок, которые мы отыскали в сарае, импровизированные стол и стул. Мы их покрасили и высушили во дворе, а потом отнесли в заднюю комнатушку бильярдной. На стене мы приладили вывеску
«ФИЛИППИН ТАЙМС»
Криспин Балисон Редактор и издатель
На протяжении нескольких дней, собирая горох вместе с нашими парнями, я все представлял себе Криспина сидящим в своем «оффисе» на единственном стуле за единственным столом. У него не было даже пишущей машинки. Но с одной стороны стола он положил стопку пожелтевшей бумаги, а с другой — старые газеты. Перед ним красовался большой пузырек с чернилами, в руке он сжимал ручку с заржавленным пером, а из нагрудного кармана его рубашки торчало несколько карандашей.
Заглянув к нему однажды в полдень, я увидел Криспина с сигарой во рту. Он стремительно вскочил со стула и протянул мне руку. На лице его сияла ослепительная улыбка.
— Чем могу служить? — спросил он с готовностью, словно бизнесмен, готовый заключить крупную сделку. — Может быть, вас заинтересует первый выпуск моей газеты?
Игроки в пул, застыв с киями и мелом в руках, слушали его, разинув рты. Картежники посматривали на нас, сбрасывая карты, попыхивали сигарами и небрежно сплевывали на грязный пол. Даже болельщики перестали следить за игрой и обратили на него внимание. Прохожие на улице останавливались в косой тени дерева и прислушивались к словам Криспина. Его голос гремел в комнатушке, эхом отдаваясь от стен, и вырывался через широкую дверь наружу. Криспин походил на фанатичного проповедника, истово верящего в то, что он проповедует.
— Ну, Криспин, — проговорил я невозмутимо. — Признаюсь, я не ожидал, что ты так преуспеешь. У меня не было времени зайти раньше — мы все в поле, ведь сезон скоро кончается.
— Прекрасно, прекрасно! Превосходно! — затараторил Криспин, покусывая кончик сигары. И хотя он никогда прежде не был заядлым курильщиком, теперь с бывалым видом пускал дым носом и жевал сигару. — Присаживайся, и я покажу тебе, что успел сделать.
На столе громоздилась кипа гранок. Он придвинул их ко мне. Я мельком взглянул на стопку, не особенно разбираясь в технологии издательского дела.
— Ну разве мой первый выпуск не получился потрясающим? — запальчиво спросил он, бросая одну сигару и небрежно извлекая из жилетного кармана, где их теснился целый десяток, еще одну. — Закуришь?
Я не курил, но не посмел отказаться от предложения. Он перегнулся через стол и дал мне прикурить. Я затянулся, наблюдая за густой струей дыма, которая вилась над его сигарой. Пока я просматривал гранки, он то и дело вскакивал и принимался ходить вокруг стола. Один раз он вдруг остановился посреди комнаты за моей спиной и надолго замер в неподвижности. Мне стало не по себе, словно за мной кто-то следил из-за спины. Я повернулся и попросил его еще раз дать мне прикурить. Криспин, точно очнувшись от задумчивости, чиркнул спичкой. Голубое пламя лизнуло сигару, и я вновь обратился к гранкам, по-прежнему испытывая смутное чувство страха.
Криспин уселся на стул, водрузив ноги на крышку стола. Оторвавшись на миг от чтения, я увидел подошвы его ботинок, а за ними сияющее темно-коричневое лицо моего друга, попыхивающего сигарой. Весь его вид выказывал высшую степень удовлетворения.
— Разве я не говорил тебе, что это великолепный рэкет? — произнес он наконец и, похлопывая по кипе бумаг, воскликнул:
— Видишь, как у меня идут дела? Я могу взять тебя к себе генеральным распорядителем!
Я собрался сказать что-то в ответ, но тут у меня выпала изо рта сигара. Не успел я подобрать ее с пола, как Криспин вскочил на ноги и предложил новую.
—Не будем мелочиться, партнер, — сказал он важно, — у нас найдется еще одна. А теперь сбегал бы ты домой да переоделся. Разве газетчики ходят в таких обносках, как ты? Отныне мы будем жить в Америке по-американски.
Я взял у Криспина сигару и прикурил. Потом уселся поудобней и глубоко затянулся, следя за густой струей дыма, тянувшейся от моей сигары к потолку.
ВОР
Его звали Сесар Терсо. Двадцать лет назад это имя никому из нас ничего не говорило. Кто-то утверждал, что он присвоил себе имя одного малоизвестного филиппинского поэта. Другие говорили, что его и в самом деле так зовут. Я встретился с ним впервые в Салинасе23 летом тысяча девятьсот тридцать третьего года. К этому времени он уже прожил в Штатах лет восемь, и о его «подвигах» ходили среди наших соотечественников фантастические истории.
Это был самый несчастливый, скудный год в моей жизни. Я скитался по Калифорнии то пешком, то в товарных вагонах. Попробовал даже пересечь всю страну и добрался аж до Монтаны, но холодная зима остановила меня. Я возвратился в Калифорнию через Неваду, пройдя знаменитыми туннелями, соединяющими эти штаты. В Стоктоне24 попытался найти работу на тамошних консервных заводах. Потом отправился в Сан-Хосе, а оттуда — в Салинас. Холодная зима подошла к концу. В Салинасе, однако, было полно сезонников. Целыми днями я бродил по улице Соледад или сидел в китайских игорных заведениях.
Я встретил Сесара Терсо в небольшом мексиканском ресторанчике. Эта встреча живо сохранилась в моей памяти, потому что все, кто был тогда там, после не раз вспоминали Сесара Терсо. Он выпивал в отдельной кабинке с тремя парнями, похоже, из его же народности на Филиппинах — в их лицах было что-то общее. Сесар выглядел моложе всех в этой компании. Помню, один из них, тот, что вынужден был из-за безденежья прервать занятия в Вашингтонском университете, сказал громко, ни к кому конкретно не обращаясь: «И нужно-то всего каких-то несколько паршивых сотен, которые так легко проигрывают в китайских игорных домах!» Сесар спросил спокойно: «А ты вернешься в университет, если я дам тебе денег?»
Его собеседники подумали, что он пошутил. Но однажды утром студент обнаружил требуемую сумму денег в ящике своего стола и продолжил учебу в Вашингтонском университете. После его окончания он возвратился в Манилу и преподавал ихтиологию в Университете Филиппин. Позже он удостоился Гугенхеймовской25 стипендии для продолжения научных исследований и в результате открыл новый способ искусственного разведения лосося из икры.
С того вечера в Салинасе и началась новая карьера Сесара Терсо. Он изъездил вдоль и поперек все Тихоокеанское побережье, помогая нуждавшимся филиппинским студентам. Раз, я слышал, ему пришлось для этого ограбить игорный дом в Сиэтле. При этом в суматохе прирезали пятерых китайцев, но он был непричастен к убийству. Вообще этот налетчик никогда никому не причинял вреда. Дело об ограблении в Сиэтле прогремело на все Тихоокеанское побережье. Вот тогда-то китайские и японские бонзы и стали нанимать филиппинских головорезов для охраны своих заведений. Потом сгорел игорный дом в Стоктоне, и почти одновременно чудесным образом вдруг разбогатела одна бедная мексиканско-филиппинская семья. Стоустая молва и это чудо приписала таинственным щедротам Сесара Терсо. Особенно меня умиляло его отеческое отношение к бедным студентам. Подобным образом он «направил» на учебу не менее дюжины своих соотечественников, и по крайней мере пятеро из них стали на Филиппинах известными людьми.