Во славу Блистательного Дома
Шрифт:
– Ну что, узкоглазенький, пойдем, потанцуем.
Вторая швырнула Баргулу столь откровенно провоцирующий взгляд, что я испугался, как бы буйный сын степей не потащил ее сразу в тень. Но нет. Круг общения Баргулу попался хороший. И частнособственнические инстинкты смирять он научился. А заодно и манер соответствующих поднабрался. Вскочил. Ножкой шаркнул. Ручку протянул.
– Почту за честь.
Зеленые глаза мазнули по нему уже как-то раздумчиво.
– Смешной ты. С виду степной, а манеры конта.
И тут Баргул выдал:
– Такая красота любого сделает галантным.
Я
Оглядел я остатки своего воинства. Тиваса посылать на поиски транспорта казалось рискованным. Хамыца – опасным. Он ведь вполне мог воспринять идею оплатить услуги негативно, что привело бы к последствиям фатального характера. Придется идти самому. Сложным мероприятие не представлялось. Что я, мотор тормознуть не смогу? Тем более что экипажей разнообразных конструкций и разной степени разукрашенности по проглядывавшей меж деревьев ярко освещенной улице перемещалось великое множество.
– Хамыц, брат мой, ты тут присматривай, а то Граик наш одет очень богато. Как бы жадность людскую не пробудить.
Тот в ответ белозубо ухмыльнулся. Не боись, типа, отец-командир. И по рукоятке меча так многозначительно щелкнул. Жаль мне стало возможных злоумышленников.
А вот Тивас меня определенно беспокоил. Молчит, грустит. Странный такой у нас премьер-резидент. Ни квартир тебе конспиративных, ни сети людей надежных. Дилетантизм сплошной. Хотя кто его знает. Ну да пусть погрустит до поры. А потом и его задействуем. Контакты ведь, несомненно, остались. А как из них пользу извлечь, это уж мы придумаем.
Я встал и направился к выходу. Кругом уютно так было, благостно. За столами мирно пьют, закусывают. Все такие разные-разные. Но схожие каким-то уверенным спокойствием. Веселятся мирно, чинно. Только от стайки тинэйджеров в радужных, кожаных одеяниях ощутимо веет агрессией. Да ладно, молодые еще, самоутверждаются. И смотрят на меня без симпатии. А на фига она мне, собственно? Остальные нормально так смотрят. Женщины взгляды бросают любопытные. Импозантен я, признаюсь. Мужчины смотрят ревниво. Ну не любит наш брат того, кто выше ростом. На здоровье. Грудь раздуем, подбородок задерем, взгляд потяжелее организуем. Все для вас, родимые. И взглядов поменьше стало, и неприязнь помягчала. Иди, свяжись с таким. Еще и бастард из-за плеча свирепым синим глазом поглядывает. Хлопот не оберешься. Так что до красивых, кованых, распахнутых в данный момент ворот добрался я без всяких приключений.
А танцы меня вот местные умилили. Детством повеяло. Когда я в дошкольное заведение ходил, играли мы там в игру. Ручеек называлась. Ну вот, очень похоже.
Тарантасов на улице оказалось действительно много. Разных. В названиях гужевого транспорта никогда я не был силен. Помню только дилижанс, карета и почему-то кэб. Но, думаю, в настоящий момент какого-то значения это не имело. Несколько экипажей стояли прямо у ворот, и я заозирался, решая, какой из них выбрать.
– Благородному яру нужна помощь? – раздалось сбоку.
– Нет, благородному яру надо уехать, – сообщил я, поворачиваясь. Передо мной стоял средних лет мужчина. Кнут на длинном кнутовище, который он держал в руках, явно указывал на его принадлежность к кучерскому сообществу.
– Куда? – полюбопытствовал водила, не отрывая взгляда от серебряного кругляша, соблазнительно перекатывавшегося в моей руке.
– На Волчий Колокол.
– Еще одна такая марка...
– Я что, выгляжу больным? – И спеси побольше в голосе. – Или приезжим?
Дядька смутился.
– Идет.
– Жди здесь, я приведу друзей.
– Достойный яр едет не один?
– Тебя жена из дому за любопытство выгнала?
Дядька смутился еще больше.
– Но хватит ли места в лире?
Теперь смутился я. Но виду не подал.
– Покажи свою лиру.
Он мотнул кнутом в сторону некоего сооружения на четырех колесах. Длинная такая штуковина. Кони ухоженные. Судя по наваленным кучам, сытые.
– Сойдет. Жди здесь.
Народ в ресторации продолжал веселиться. Только танцевали что-то другое. Поклоны, реверансы, приседания. Только вот мальчишек за столом меньше стало. Один из них, увидев меня, встал. Мои пальцы рефлекторно пробежались по рукояткам ножей. У мальчишки на лице отразилось удивление. Потом узнавание, и он как-то неуверенно сел, повернулся к другому, что-то сказал, и оба вдруг склонили головы в поклоне. Я им тоже кивнул. Но поглядел сурово. Сколько у меня знакомых, оказывается.
А вот у стола нашего диспозиция решительно изменилась. Рядом теперь стояли трое юнцов в радужных, обтягивающих костюмчиках. На поясе у каждого висело по родственничку модернизированных дзюттэ. Тех самых, что прятались под пелеринкой моего плаща.
Хамыц, не вставая, посверкивал белоснежной улыбкой на молодежь. Рядом стоял надутый Баргул. Тивас по-прежнему пребывал в эмпиреях. А вот Граик, похоже, был серьезно рассержен.
А один из юнцов продолжал, скорее всего, начатую ранее тираду:
– ...и поскольку все то время, что достойные яры наслаждались танцем с милыми дамами, означенные студиозусы общества их оказались лишенными и пребывали в тоске и грусти, надлежит достойным угостить означенных студиозусов со всей возможной щедростью.
Детки приблизились вплотную к смерти. Просто Хамыц, заслушавшись чеканными периодами, еще не понял, что подвергся вульгарному вымогательству. И зная его нелюбовь к различным попыткам ограничения свободы воли, последствия представить было несложно. А вот Граик все понял. Баргул тоже, поскольку попытки запустить руку в его карман, причем высказанные на любом языке, понимал сразу, воспринимая их как личное оскорбление. В данный момент симпатией к гостям он не пылал.