Во тьме
Шрифт:
— У меня.
Где же они? Как сюда попали? Определить было невозможно.
Сжав кулаки, она попыталась сесть. Ей было так больно, что руки и ноги дрожали. Все ее тело, потерявшееся среди здешнего небытия, словно возвращалось в первобытный хаос. Невозможность определить, куда она попала, была особенно гнетущей.
— Что… вы хотите?
Вопрос остался без ответа. Она пощупала пол: плотный слой земли. И все-таки они не снаружи: здесь слишком темно для улицы, да и стены вокруг, кажется, есть; Аннабель не покидало ощущение, что она попала в тюрьму.
Наконец Калибан ответил:
— Ничего, что вы могли бы мне дать. Все, что я хочу, я получу и так.
Аннабель протянула руку вправо, пытаясь лучше разобраться,
— Вы ведь поняли, кто я, не правда ли?
Аннабель напряглась. Да, она его вычислила, и он это знает.
— Да, — прошептала она. — Вы — Калибан. Эрик Мердок.
Она догадалась, что шериф самодовольно улыбнулся в темноте.
— Что вы сделали с Джеком?
— О, с добрым старым Тэйером? Я так и понял, что вы с ним — настоящие друзья… Хм… Боюсь, некоторое время он не сможет ничего предпринять. За секунду до того, как я обрубил свет, он проскользнул в кухню посмотреть, что происходит. Скажем так, он полез не в свое дело. Но не беспокойтесь: он не страдал.
Его смех был сухим и злобным.
Вдалеке Аннабель услышала женский плач. Стоны были тихими — сказывалось расстояние, но ошибиться было невозможно.
— Где мы? — выдохнув, взволнованно спросила Аннабель.
— Я уже сказал вам. У меня.
— Что это значит?
Детектив вспомнила все фотографии: похищенные, заложники… и закрыла глаза.
Она оказалась здесь. В самом логове. Там, где он прятал их, прежде чем убить.
— Зачем… зачем все это? — поинтересовалась она.
— Зачем? — удивленно повторил он. — Вы что же, ничего не поняли? Аннабель, ну как же вы ничего не поняли? Во время первой нашей встречи я подумал, что вы сможете все раскрыть, приблизиться к разгадке. Жертвы, Аннабель, — вот ключ.
Калибан вздохнул. В нем боролись противоречивые чувства: желание напугать эту женщину молчанием и стремление поведать ей о собственной гениальности. Наконец, едва контролируя свое возбуждение, он продолжил:
— Давайте посмотрим на вещи иначе, Аннабель. Когда вы гуляете по улице, что вы видите вокруг? А когда заходите в супермаркет? Или проводите отпуск на пляже? Что вы видите? Отвечу за вас. Вы видите толпу. Людей. Целые стада потребителей. Тех — ладно, давайте назовем их «люди», — кто находится на вершине пищевой цепочки, хозяев мира. Между нами, вы ведь полагаете, что они действительно хозяева мира, вы и все, кто погряз в бесконечных процессах купли-продажи. Вы готовы жрать и тратить деньги для того, чтобы на следующее утро опять отправиться на их заработки. Сваливать повсюду на земле отходы производства.
Аннабель все больше нервничала. Ей не нравилось то воодушевление, с которым он продолжал свой рассказ.
— Ладно, это все достаточно просто, — резюмировал он. — И однажды утром, прогуливаясь среди всей этой толпы людей, наблюдая за тем, как они все мелочны, я ощутил тошноту. Меня тошнило от человека, от его глупости, от его тщеславия.
Аннабель вытянула ноги вперед. Страх все больше опутывал ее своей паутиной.
— Чтобы вы правильно поняли смысл того, что я делаю, я немного расскажу вам о себе, хотите?
Что делать? Ей просто надо было выиграть время — ни на что больше надеяться она не могла. Нужно было заставить его говорить как можно дольше. Мердок жил один и, возможно, впервые столкнулся с кем-то, кто был способен оценить его преступный талант.
Шериф глубоко вздохнул. Слова полились из него так складно, словно он сотни раз репетировал эту речь у себя в голове:
— Когда я был ребенком, мне нравилось контролировать все, обладать определенной властью и уважением. Я обожал привязывать к деревьям других детей и ждать, когда они начнут умолять меня освободить их, в тот момент я видел в их глазах все рабство мира и знал, что могу потребовать у них все что захочу. Вы удивлены, что при подобных склонностях я стал коном? Конечно,
В ответ Аннабель застонала. Надо выиграть время — она пока совершенно не представляла, что делать дальше.
— Судьба, — заявил Мердок. — Вы верите в судьбу? Я — да. Немного. В 1997 году у меня было полно забот. Я стал жестоким — умеренно, как все люди, много работающие сверхурочно. Да еще эта сраная мечта: мне хотелось покопаться в трупах, попробовать их. Мне всегда было любопытно, каковы на вкус остальные люди.
Молчание. Ноздри Мердока выпускали воздух тихо, словно он с наслаждением представлял все то, о чем говорит. Все больше погружаясь во мрак.
Затем он заговорил снова — еще мягче, степеннее, так, словно грезил наяву:
— Чем больше времени проходило, тем сложнее мне было с собой бороться. Я излагаю вам детали, но, если говорить начистоту, это стало для меня долбаной навязчивой идеей. И вот, в один прекрасный апрельский день 1997 года в мой кабинет вошел агент ФБР. В тот момент я работал шерифом в одном из городов Калифорнии. Он объяснил мне, что ищет убийцу из болот Северной Каролины. И, согласно некоторым предположениям, выходило, что этот убийца, весьма вероятно, жил где-то в пределах моей тогдашней юрисдикции. Он хотел, чтобы мы показали ему уголовные дела, заведенные в последние десять лет, особенно его интересовали извращенцы, насильники и маньяки, уродовавшие жертвам глаза. Мы занимались этими делами четыре дня. И все четыре дня я мог думать только об этом странном убийце, о том, кто он, с какими мыслями встает по утрам, о трупах в его постели. Четыре долгих дня я преследовал его, чтобы вычислить. Так я вышел на некоего Роберта Ферзяка. Проблемы с правосудием возникли у Роберта еще в начале 1990-х, когда он был подростком. В течение недели он держал у себя двух автостопщиков: чтобы не оставаться в одиночестве, как он сказал моему предшественнику. Но более всего внимание федерального агента привлекла фраза одного из автостопщиков, что Роберт попросил отдать ему их глаза, обещая взамен свободу. Дело по-тихому закрыли: в конечном счете, Роберт их отпустил, поэтому его на десять месяцев просто упрятали в институт психиатрии. Узнав, что потом Роберт Ферзяк сменил место жительства и перебрался на восточное побережье, в Северную Каролину, федеральный агент прямо подпрыгнул на стуле. Ведь он только что узнал имя убийцы из болот. И бросился в аэропорт…
Мердок вновь сделал паузу — она длилась долго, целую минуту.
— Тем же вечером, — продолжил он, — я узнал, что разбился какой-то самолет, и ни секунды не сомневался: федеральный агент был на его борту. Спустя три или четыре дня мне позвонили из ФБР. Они сказали, что один из их людей приезжал ко мне и погиб в авиакатастрофе. Потом они спросили меня, не обнаружил ли он что-нибудь с моей помощью. Тогда я рискнул. Торопясь, этот чувак из Бюро даже не позвонил коллегам, он спешил на самолет и уносил имя убийцы из болот в своей голове. Кроме него, это имя знал только я. А теперь я знал его один. Не знаю почему, я промолчал. Объяснил им, что он ничего не нашел и поэтому в сердцах поспешил уехать.
Калибан умолк и тяжело вздохнул. Аннабель попыталась определить, где он находится — видимо, впереди нее и немного левее. Между тем, снова и снова продолжая рассказ, он постоянно менял место, как будто кружил рядом.
— Неделю я провел в раздумьях. Я знал имя и адрес серийного убийцы, представляете? Я мог стать героем, шерифом, взявшим «убийцу из болот». Но подобная слава меня ничуть не привлекала. Наоборот, меня очаровывало то, кем он был и что делал.
Аннабель без труда представила пускающего слюну Мердока, мечтательно заглядывавшего в прошлое.