Во тьме

Шаттам Максим

— День за днем я воображал себе его дом: интересно, на что он похож внутри? Уверенность, что кто-то может подобным образом проводить свои уик-энды, приводила меня в исступление. И я отправился в Северную Каролину. Я шпионил за ним, потом смог приблизиться. Рассказал ему, что все знаю. Что восхищаюсь им. Помню, мы поехали в торговый центр. И там, глядя на всех этих людей вокруг, я сказал ему, что вместе мы смогли бы действовать еще эффективнее. О, Аннабель, когда мы вдвоем зарезали первого, это было жестоко, он сопротивлялся изо всех сил, кровь хлестала почти на два метра вверх, и вот, не имея сил больше кричать, он издал звук — нескончаемый визг, напоминающий визг свиньи. Однако первый кусочек мяса… — Калибан нервно и с шумом вдохнул воздух: — Какой вкус! И тут вся эта кровь перестала иметь какое бы то ни было значение. Наоборот, мне захотелось съесть человека, на которого я смотрел. И это было лучше, чем секс,

более опьяняюще, чем оргазм, у меня была абсолютная власть над этим человеком: благодаря своему поступку я очутился на вершине пищевой цепочки, поднялся над людьми. Так начался мой пир. Я оказался в полном одиночестве на вершине пирамиды. Аннабель, вы просто не можете себе представить это ощущение силы и власти, когда идешь через толпу, глядя в глаза мужчинам и женщинам и зная, что все они могут быть твоими. Мы перестали ходить — мы парили, потому что никто больше не мог с нами сравниться. А этот вкус, дорогая моя… Невероятно изысканный, нежный, никакое другое мясо не похоже на него, поверьте мне! Все тело подсознательно трепещет от того, что принимает в себя другое тело, той же расы, узнает и оценивает его… круг замыкается.

Аннабель испытала приступ тошноты.

— Вы… отвратительны, — с трудом произнесла она.

— О, это вы сказали? Я похож на вас, единственное отличие — я-то отдаю себе отчет в своих поступках, я внимателен и не питаюсь лицемерием общества! Посмотрите на этих бравых коровок, которых мы разводим: мы сознательно лишаем их жизни, для нас они — парнокопытная пища, предназначенная исключительно для того, чтобы люди могли ей лакомиться. Мы питаемся мукой из костей животных, а кстати, известно ли вам, что некоторые виды муки содержат частицы человеческой плаценты? Знаете ли вы, что плаценты и зародыши — предмет неслыханной конкуренции между косметическими и медицинскими лабораториями? По всему миру большие корпорации делают некоторые лекарства, используя эти составляющие. Тысячи женщин после родов, стараясь побыстрее восстановить форму, принимают пилюли, сделанные подобным образом. — Его тон стал агрессивнее, язвительнее. — А-а, я уже догадался, что вы, скептик, собираетесь мне ответить. Хотите конкретные примеры? Так? Отлично, возьмите, например, урокиназу, которую делают для сердечников на основе человеческой мочи. Или случай в Питтсбурге, где десять человек для восстановления работы мозга получали инъекции стволовых клеток, взятых из эмбрионов. А что говорить о курсах омоложения, предполагающих инъекции или проглатывание этих самых зародышей или плацент? Сейчас я скажу вам то, что смутит вас больше всего: я убиваю не только для того, чтобы питаться, я убиваю, чтобы наслаждаться человеческой плотью — вот, что особенно вас возмущает. Потому что для вас, живущей в обществе, где одна из главных религий предписывает пить кровь Бога и есть Его плоть, это табу; забавно, не так ли? А что, если бы вместо кусочка яблока Ева попробовала кусочек плоти Адама? Вот оно, настоящее грехопадение, форма самопожертвования, проявление подлинной любви… Мир был бы другим, можете не сомневаться! Человек по своей природе тщеславен, он изобретает законы в соответствии с собственными нуждами, сегодня нам надо спасать жизни, делая трансплантацию органов, — не правда ли, тоже форма каннибализма? Просто части тела попадают в другое тело не через рот, но результат, в общем-то, одинаковый!

— Ничего общего, пересадка органов помогает спасти жизнь! — возразила Аннабель.

— Все это чушь собачья! Если завтра население Земли станет испытывать нужду в человеческом мясе и решит, что только оно поможет выжить, каннибализм будет узаконен — тихо, постепенно. А эти трудности с выбором продуктов питания! Мы же больше ничего не можем съесть, не рискуя лопнуть! — Сделав короткую паузу, он продолжил: — Коровье бешенство — вот лишь одна болезнь… Она мгновенно разжижает мозг — отличная шутка! «Господа, меньше обмозговывайте, больше жрите и раздувайтесь, даже когда нет настроения», — вот, что за всем этим можно расслышать.

— Абсурд…

Аннабель едва могла отвечать, но Калибан сам продолжил рассказ; во что бы то ни стало ей надо было заставить его говорить — чем дольше, тем лучше.

— Оставьте. Я делаю только то, к чему завтра будут относиться с определенной терпимостью. Я иду впереди, вот и все.

— Почему все эти люди? Вы убивали детей?

Калибан цинично рассмеялся:

— Почему они? Почему не другие? Встаньте в очередь в кассу супермаркета и понаблюдайте, чтоб вас! Я кладу весь мир в одну корзину. Ответ в том — как выбирались жертвы, впрочем, думаю, вы это поняли… Я просто повторяю то, что делает любой потребитель, увидев новую продуктовую марку: я сравниваю и покупаю! Подростки, мужчины, женщины, дети. Я пытался понять, отличается ли на вкус мать от сына, одна сестра от другой,

люди разных рас, полов, возрастов. Все очень просто. Говядина из Канзаса, телятина из Теннесси, выбирайте… А недавно, — добавил он, явно провоцируя Аннабель, — я попробовал целую семью…

Аннабель подавленно молчала — она вспомнила фаланги пальцев ребенка.

— Уверен, вы понимаете, что я хочу сказать… Я прятал их у моего друга Боба. Выбор места очень важен. Тем вечером, собираясь нанести вам визит, я сделал крюк и отрезал несколько пальчиков… Надеюсь, вы это прочувствовали. Я не испытывал по отношению к вам никакой злобы. Признаюсь: увидев вас под душем, я почувствовал желание, дорогая моя, ведь ваша кожа… такая нежная, соблазнительная. Но было бы совершенным идиотизмом оставить все эти следы, а потом, изнасилование не мой конек, это скорее подходит Лукасу. Заметьте, тем вечером я совершил ошибку. Будь вы проницательнее, вы увидели бы, что надписи на зеркале и листках для заметок сделаны разными почерками. Это — мой единственный промах, к счастью незначительный.

Аннабель уронила голову. Он был полным психом.

— Вы просто сошли с ума…

— Нет, только не это, прошу вас! Не я сделал этот мир таким, какой он есть, уж не порицайте меня за это! Не я создавал это общество! Что вы себе вообразили? Сегодня любой парень, живущий в этой стране, к восемнадцати годам видит по телевизору восемнадцать тысяч убийств, в Европе по телику транслируют двести — триста смертей в неделю. Отныне убийство тоже стало продуктом потребления, оно имеет свою эстетику, свою стоимость. Обладая деньгами, — можно купить красоту и даже молодость. С 1999 года через Интернет можно купить сперму: выбрать себе донора с фигурой модели, изучить его медицинскую карту, историю его семьи и заказать семя! Тело стало объектом торговли и маркетинга. И ничем больше. Но тогда почему я должен себя ограничивать? Всегда надо двигаться вперед, экспериментировать, создавать, потреблять. Меня воспитали не родители, нет — телевизор, газеты, реклама, уличные щиты, разговоры взрослых. Абсолютно все, включая школу, было наполнено этим! Поэтому не стоит упрекать меня за то, что в итоге получилось! Смотрите, мама и папа, я созрел! Я впитал все это, я созрел! Я забрался на вершину, я — над людьми! — Он перевел дыхание и закончил: — А вы… Вы не лучше остальных!

Превозмогая боль, Аннабель произнесла:

— Почему? Потому что я не ем моих ближних?

В вечном мраке подземелья глаза Калибана вдруг заблестели.

Его смех стал невыносимым.

72

Преодолев платный участок Туннеля Холланда, Бролен надавил на педаль газа, и стрелка на спидометре рванула вверх.

Прочитав имя того, кто приобрел бывшее здание музея канала Морриса, Бролен записал адрес, потом отыскал в Интернете карту и бросился на улицу. Он добрался до одного из плохо освещенных переулков и «позаимствовал» там автомобиль. Попытавшись несколько раз замкнуть провода стартера, он наконец услышал шум двигателя.

Детектив уже встречался с убийцей. Он знал Калибана.

Если поразмыслить как следует, это даже неудивительно. Калибан свирепствовал недалеко от собственного логова, род его занятий позволял ему постоянно мотаться по штату и проводить мрачные «выходные» дома. Похищение Рейчел Фаулет привело к нему Бролена.

Эрик Мердок.

Бролен вспомнил этого человека большой физической силы, с мускулистым телом, медленно заплывающим жиром. И было от чего. Охотник с наслаждением поедал собственные жертвы.

В 1998-м Мердок за бесценок купил закрывшийся музей канала Морриса. Старый полуразвалившийся дом, главной достопримечательностью которого был подвал. В то время, когда канал еще существовал, некоторые его рукава проходили по склонам холмов. Чтобы баржи могли на них взбираться, их тянули цепями с помощью подземных турбин, приводимых в действие силой воды, — отдаленно это напоминало мельничное колесо. Дом, в котором располагался музей, был оснащен как раз такой установкой, располагавшейся в подземных помещениях. Отменное место для жертв Калибана. Кроме того, разбираясь в комнатах музея, он обнаружил внушительную коллекцию фотографий и почтовых открыток с изображением канала. Это стало его ошибкой. Желая придать символический смысл своим посланиям, он поделился пачкой открыток с Бобом, а тот невольно сдал его.

Бролен миновал Ньюарк и прибавил скорость еще: на дороге было почти пустынно.

Он злился, что не знает номер Тэйера, напарника Аннабель. Позвони частный детектив в любой полицейский участок с информацией, что шериф маленького городка в Нью-Джерси — опасный психопат, его не стали бы слушать или предложили бы приехать и написать заявление. Никто не отправил бы ночью патрульную машину к дому шерифа по одному телефонному звонку какого-то неизвестного. А застрять в полицейском участке он не мог — время играло против него.