Во всем виновата Юдифь
Шрифт:
– Если снова пойдут, я их самих этими вилами… Приходи, Дядька! Тебе все рады будут. Уж я позабочусь об этом.
– Ну, тогда обязательно приду. И гостинцев принесу – вон у меня их сколько на твоем тезке висит.
– Ну, вот и ладно! Пойду, батю обрадую.
Алёша от радости даже подпрыгнул. Повернул было в сторону деревни, но вдруг вспомнил о чем-то и остановился:
– Дядя, я вот что… Я тут тебе возле калитки порошок оставил – ты его Летунье верни. В общем, нос Николе я расквасил – чтобы неповадно было слабых обижать.
***
Когда-то ее называли Девой Лебедем. Приходили ночью полюбоваться на ее красу – а кто увидит ее краем глаза, купающуюся в пруду при свете луны, покой теряли на многие годы. Оно и неудивительно – куда деревенским девкам до нее. Кожа, как снег, белая, ноги стройные, руки тонкие, коса ниже пояса, а глаза… Эх, куда все это делось? В недобрый час порошок свой она потеряла – с тех пор все наперекосяк пошло. Летать она уже не могла, а значит, и живильную росу с облаков не соберешь. Нет живильной росы – нет молодости. А без молодости осталось ей только любоваться птицами, сидя на лавочке у домика своего, да стараться не заглядывать в зеркало, чтобы лишний раз не расстраиваться.
Хорошо хоть Дядька заходил к ней иногда. Иначе совсем бы одичала. Зайдет, дров наколет, воды натаскает. Всегда гостинцем каким-нибудь порадует. Бывало, выпьешь с ним чаю, поговоришь о жизни, вспомнишь молодость – и сразу все становится светлее, ярче. И появляется вера в то, что все будет хорошо. Хотя откуда ему, хорошему, взяться-то? Но Дядька – он такой. Силы в нем много внутренней. И чего все его так боятся? Заглянул бы кто ему в душу – там светлее, чем в горнице утром солнечным.
А вот и он, легок на помине. Что-то чудно – обычно он передвигается медленно, идет вразвалочку, будто сквозь тину пробирается, а нынче, как мальчишка, вприпрыжку бежит.
– Здравствуй, Дядька! Уж не случилось ли чего? Или ты себя кузнечиком возомнил? Чего скачешь-то, землю сотрясаешь?
А тот смеется, кувшин какой-то показывает, щурится. Загадочный он сегодня какой-то.
– Ты мне того же налил бы из своего кувшинчика, – Бабка Летунья подмигнула гостю, – может быть, и я так же скакать начну.
– Ты подожди шутить, старая, – Дядька с трудом отдышался. – Дай посмотреть на тебя, хочу запомнить тебя такой. Не скоро ведь увижу тебя снова в таком виде, Лебедь моя.
– О чем ты? Я больше на ощипанную куру похожа. С меня и бульона не сваришь сейчас – одна кожа до кости. Все шутками своими да прибаутками меня успокаиваешь?
Дядька с нежностью взглянул на старушку, потом налил себе в ладонь чего-то из своего кувшина и брызнул в лицо Летунье. Та от неожиданности зажмурилась, а когда открыла глаза, то от еще большей неожиданности зажмурилась снова. Из зеркальца, неизвестно откуда появившегося в руках Дядьки, на нее смотрела совсем молодая девушка, почти девочка. Седина слетела с нее, как пыль, морщины разгладились, глаза загорелись зеленым веселым огнем.
Пока Дева Лебедь любовалась собой и хохотала от счастья, Дядька с довольным видом наблюдал за преображением своей соседки:
– Я тут с мальчуганом одним познакомился. Хороший такой мальчуган, Алешей зовут. Ну, это длинная история, но он мне принес твой порошок – помнишь, ты говорила, что потеряла его? Так вот, ты его не теряла – у тебя его один оболтус деревенский стащил. Вот Алеша его и вернул. А мне всегда хотелось полетать, ты же знаешь. Вот я чуток и… В общем, набрал росы – и к тебе прямиком. Нравится?
Дева Лебедь с радостным смехом кинулась Дядьке на шею и расцеловала его в обе щеки:
– Конечно, нравится! Ты мой спаситель – мне уже и жизнь была не мила. Я даже мечтать о таком перестала – спасибо тебе! Век не забуду, всю жизнь тебе благодарна буду.
Дядька засмущался от девичьей похвалы и сказал:
– Ты подожди благодарить – я так, просто донес то, что дали. Алеше спасибо скажешь. Он нас с тобой на свадьбу пригласил. Помнишь зеркальце свое? Я его как раз Алеше и подарил на счастье. Так что собирайся, нас уже заждались.
Девушка подпрыгнула на месте от нетерпения – уж слишком давно не было у нее возможности покрасоваться, истосковалась по вниманию:
– Конечно! Сейчас, только скину с себя все эти тряпки старушечьи. Негоже в таком наряде на праздник являться. Дядька, я вот о чем подумала – может быть, мы и на тебя побрызгаем водицей? Глядишь и ты красным молодцем обернешься.
Дядька добродушно улыбнулся и развел руками:
– Нет, милая, на меня это чудо переводить не стоит. Ты ведь знаешь: я и в молодости особой красотой не отличался. Может быть, только мухоморы из ушей не росли. Да ты не переживай – привык я. Мне это даже нравится – я ведь на всю округу один такой. Ну, пойдем, порадуем молодежь.
Прошло еще некоторое время – и люди всех окрестных деревень, собравшиеся на свадьбу Алеши и Клавдии, таращили глаза на чудо невиданное: взявшись за руки, навстречу жениху и невесте шла самая удивительная пара, какую только можно себе представить – поразительной красоты Дева Лебедь в белых одеяниях и Дядька. Да, тот самый супостат, которым совсем недавно пугал детишек дед Семен. Девушка в руках несла пение птиц, а Дядька – шелест травы. Праздник начинался, чтобы никогда не закончиться.
Элизиум
Глупо все вышло.
Вот мне тридцать – и я точно знаю, что совершенно не обязательно куда-то торопиться, все успеется. Работа, которая не волк, жена, которая завтра простит, похмелье, которое скоро пройдет.
Вот мне все еще тридцать – и я лежу на влажной земле, думая о том, какая темная и тихая ночь вокруг. Мысли путаются. Только что я придумывал разумное оправдание тому, что в очередной раз возвращаюсь домой за полночь. Меня в любом случае ждал скандал, но как-то так получается, что если убедить себя заранее в том, что ты ни в чем не виноват, есть вероятность, что твоя версия будет звучать убедительнее.