Водитель трамвая
Шрифт:
В положенный день мы все собрались в Апаковском депо. По традиции экзамены всегда происходили в нём. В данном депо я не был, следовательно, трасс его не знал вовсе. Как и многие другие. И, разумеется, вы понимаете: пройти гладко задуманное дело не могло в принципе. Оно и не прошло. Хотя поначалу вроде всё выглядело культурно. Народ собрался, курил, плевался, хохотал и падал духом при мысли о предстоящем экзамене. Это было заметно. Причём плевались не только те кто сдаёт, но и те кто принимает. Всем пришлось тосковать в равной степени и мечтать о скорейшем завершении никому не нужной экзекуции. Почему я так считаю? Во-первых, весь данный экзамен не более чем профанация. На мой взгляд. Ведь вне зависимости от того как человек управляет трамваем, его всё равно никто никогда не допустит на линию самостоятельно. Перед этим ему дадут наставника, и он ещё двести пятьдесят часов! — будет наматывать с ним карусельку по одному маршруту. Двести пятьдесят часов это полтора месяца полноценных рабочих дней! Обезьяну можно научить за это время. Если она конечно человекообразная и не склонная к либерально-демократическим ценностям. Склонность к последним не позволяет надеяться даже на трамвай. А во-вторых, я сделал этот вывод из собственных наблюдений за комиссией, принимающей у нас езду. Комиссия… красиво звучит, не так ли? Солидно прямо скажем. Отдаёт чем-то значительным и даже суровым.
На деле, по моей памяти, это оказались две-три бабки, с трудом забравшиеся в трамвай вслед за нами, да парочка дородных тёток лет так по пятьдесят, также с одышкой прокряхтевших следом. Им бы семечками торговать возле рынка, а они экзамены принимают. Да ладно бы ещё экзамены… но… у кого они их принимают?! У нас — раздолбаев?! У нас пролетариев девяностых с вопросами от Чернышевского в черепных коробках?! Словом, когда весь данный балаган рассредоточился по сидениям учебного вагона, стали решать, из кого сотворять Гагарина. Кто достоин, получить приз стать первым? А достойных у нас как говориться, завались. Каждый с лучезарной улы… вернее рожей, и такой народный — принародный знаете ли. Жалко Королёв не дожил, порадовался бы старичок, какие таланты его возят. Впрочем, Королёв на трамвае не ездил, если уж по чесноку. Но это был его выбор. Я бы не мог ему объяснить, сколько он потерял от этого. Однако о выборе космонавта. Хотите знать, как это выглядело? Слышали ли вы когда-нибудь споры бабок в очереди к терапевту? Вот один в один. Только на более вежливом уровне. Чтобы не осложнять и без того непростой жизни ненужными конфликтами из-за очередной группы «мастеров» трамвайного вождения. А так… пообсуждали, поогрызались, порешали, руками друг на друга помахали и начали с КТМщиков. То есть с тех из нас, кто представлял депо работавшие на КТМах. Мы — сдающие расположились в конце вагона, комиссия понятное дело — в начале. Вызывали по одному, обкатывали, обкладывали, объясняли, почему ты (сдающий) не можешь претендовать на звание «Водителя года» и отфутболивали в зад к своим. Так было со всеми. Кто-то бурчал нечто неразборчивое в матюгальник, кто-то дёргал вагон, кто-то… ну, вы понимаете. Это вам не балет какой-нибудь. И не серенада оперная. Тут дело серьёзное. Государственной чуткости. И мастерство обязано быть представлено. Так вот. Мы все сидели в своём заду и с нетерпением и воодушевлением — граничащим с полным равнодушием — ждали своей очереди. Хотя иные возвращались с лёгкой дрожью и успокаивали остальных — ещё не сдававших, дескать, дело гиблое. Тёмное. Без невропатолога и ста грамм фронтовых не справиться. Мол, эмоции звенят в дурной башке когда не надо, и вообще. Дескать, сколько репу свою не чеши против роста волос, всё равно где-нибудь высокую комиссию разволнуешь.
Наконец дошла очередь до меня. Я сел в водительское кресло, включил управление, поставил левую ногу на педаль безопасности, включил реверс, и… всё оказалось нормально. Буквально так. Никто мне ничего не сказал, и как мне показалось — никто даже не обратил на это внимания. Тех, кто сидел сзади я категорически не слышал, а вот комиссию вокруг меня очень даже хорошо. Они трепались о чём-то своём. Я осторожно толкнул вагон и он поехал. Я сильнее нажал на педаль. Скорость возросла. А поскольку была зима, и довольно снежная, то по обеим сторонам от рельс образовались сугробы мешавшие ходить пешеходам. Данный факт весьма облегчил мне задачу. Я изрядно разогнался. Увидев первую остановку, притормозил — всё как надо — и подъехал как беременная черепаха. И снова — никакой реакции со стороны комиссии. Остановился, взял микрофон в руку, прогундосил какую-то шляпу в него, типа: остановка такая-то, осторожно двери закрываются следующая остановка такая-то. Вообще-то, мы ещё должны были попутно выкладывать дополнительную информацию. Ну там, переходите высокоуважаемые пассажиры дорогу спереди трамвая, если заметите взрывчатку в салоне не прыгайте в окно с мокрыми штанами, а сообщайте водителю — мне то бишь (во прикол!!!), покупайте лотерейные билеты… ой, нет, покупайте талоны у водителя, чего то ещё такое. В общем, там оказался целый лист, который мы должны были знать наизусть. Нам их всучили перед экзаменом на полном серьёзе. Разумеется, большая часть из нас, включая меня, ими подтёрлась. За всех говорить не имею права, но большинство его не читало. Поэтому я ничего больше не объявлял, наблюдая к тому же полнейшее безразличие по данному поводу членов (вернее членш) комиссии. Я ехал от остановки к остановке. Если поначалу я и мандражировал, то где-то, через пять-семь минут это прошло. На улице царила пасмурная погода, и пешеходов наблюдалось не много. Проехав какой-то здоровый перекрёсток, я впервые получил указание куда сворачивать. Я свернул. Стрелка перевелась, и вагон покатился между невысокими домами. Вдруг до меня дошло: на меня вообще никто не обращает внимания. Совершенно. Смотрят, небось, лишь за тем, чтобы я ненароком не совершил наезд на кого-нибудь или на чего-нибудь. А говорят о своём. Я прислушался.
— Да ничего хорошего в этой колбасе нет, — донеслась до моих ушей чрезвычайно поразившая меня фраза одной из экзаменовавших нашу группу. — Я вот купила её килограмм, а она уже через день осклизла. Есть противно.
— А куда ж ты целый килограмм — то набрала? — поинтересовался другой голос.
— А я меньше не укладываюсь, — объясняла возмущавшаяся качеством колбасы.
— Надо брать меньше, а то скоро в сидение не влезешь.
— Я влезу! — уверяла первая. — А колбасу я люблю. Без неё жить не могу.
Дальше следовал довольно-таки подзатянувшийся разговор о колбасе. Всякой. И склизкой и свежей, и сырокопчёной и варёнокопчёной, и где её следует покупать и где «не дурят» и «не подсовывают залежавшуюся», и из каких компонентов её делают сейчас и так далее. Данный предмет (колбаса мать её) даже стала предметом жаркого спора. Любителей оказалось слишком уж много. И только лишь после долгого обсуждения на повышенных тонах (с перекрикиванием оппонента) все без исключения присутствующие члены комиссии по трамвайному вождению сошлись на том, что нынешняя колбаса и в подмётки не годиться былой. Советской колбасе. И советским сосискам. И советской селёдке. И советским свиным рёбрышкам (фу какая гадость), и советским… ладно хорош. А то меня уже самого тошнит от перечисления. Однако всё это мне пришлось выслушать. На полном серьёзе. Я не гоню. Так и было. А между тем я нёсся на вагоне всё быстрее и быстрее. Членов комиссии не отвлекли от обсуждения колбасы даже пару «съеденных» мною изоляторов — почти неизбежная вещь при следовании по неизвестному маршруту. За всем сразу не уследишь. Так называется на языке трамвайшиков проезд с включёнными тяговыми двигателями под изолятором. Это такая штука около метра в длину являющаяся частью контактной сети, если кто забыл. При этом вылетают искры, и вагон немного дёргает. Безусловная ошибка, хотя и не криминальная. Но сторонникам колбасы было не до таких прозаических тем. А между тем рельсы передо мной вели куда-то вниз. Я двигался,
— Да ты что делаешь-то ирод? — поднимается у меня над ухом слева сирена. — Сейчас же столкнёмся!
Вместе с этим вагон начинает резко тормозить и звенеть. Хотя я ничего не делаю. Жигуль очевидно осознав надвигавшуюся угрозу даёт по газам и шустро уносится в даль, а грузовик проскакивает в последний момент в образовавшийся зазор и, отъехав метров на сто вперёд прижимается к обочине и включает «аварийку». Трамвай почти останавливается, после чего следует команда ехать дальше. Я снова разгоняю вагон, гул сзади утихает, а беседа членов комиссии к моему удивлению вновь возвращается к всевозможной жратве, внукам и коммунальной дороговизне. На первой же остановке меня меняют на другого «мастера».
— Всё, — говорит мне кто-то из дам, — вылезай. Сдал. На пятёрку не рассчитывай.
— Это почему же? — вопрошаю я, и под общий раскатистый смех «членш» комиссии отправляюсь к своим.
— Ну ты и рокер! — заявил мне с улыбкой Гена Николаев.
— Да ладно… — отозвался я.
— Ты всех тут перепугал, — продолжил он.
— Да это не я, это «Камаз».
— Какая разница-то? Ведь чуть не сшиб нас. Ещё немного и готово.
Я уселся, беседуя с Николаевым. А экзамен между тем продолжался. Правда, пришлось ждать Володьку Филатова. Он умудрился опоздать даже на экзамен по вождению. И бегал по маршрутам Апаковского депо, отыскивая нас. К немалому моему удивлению он нас нашёл и последним уселся в водительское кресло. Больше сюрпризов в этот день не последовало. Все сдали пусть и не так экстремально как я. После того как большая часть отстрелялись, группа привычно разбилась на небольшие сообщества. Все ехали в учебном вагоне, но беседовали кто с кем. Я почему — то оказался рядом с Иорданой Симоновой. Или она рядом со мной? Не знаю. Она никогда мне не нравилась, и мы почти никогда с ней не общались. Девушка напоминала мне своим видом вяленого карпа. К тому же у неё имелась мерзейшая сестра — пьянь Лисовенко. Помните, я её описывал? С хриплым голосом, старым пропитым лицом и безобразными длинными обелёнными волосами. К тому же эта тварь обожала рассказывать всем про всех гадости. Самые разные. А если о ком-то рассказать было нечего (не давали повода), она выдумывала их из своей седой головы. В частности про меня она тоже что-то там насочиняла, сейчас я не помню точно, но на тему того будто бы я плохо отзывался о некой наставнице из Апаковского депо. Какой-то бред. Я там и не был никогда. Однако суть состояла в следующем: Лисовенко передала якобы мои слова той самой наставнице, а эта наставница входила с состав членов (членш) комиссии. Примерно понятно? То есть Лисовенко сеяла доброе, вечное как раз накануне экзамена. Зачем — понятно. От врождённого и усугублённого зелёным змием неизменного русского быдлятничества. Но как это можно назвать? Ведь это настолько мелко, что, пожалуй, и классифицировать невозможно. Однако я привёл данный случай, дабы читатель имел представление, какими мелочными и мерзкими людишками обрастают отделы кадров наших славных трамвайных депо. По названным причинам я с некоторых пор сторонился и Иордану Симонову, припоминая известную поговорку о яблоке и яблоне. Но тут вдруг у нас завязался разговор. Мы сидели в самом конце, и другие слышать нас не могли.
— А ты так и собираешься быть водителем трамвая? — спрашивала меня Иордана.
Её безучастное выражение лица производило на меня гнетущее впечатление.
— Ну наверное да, — нехотя отозвался я. — Будущее покажет. Посмотрим.
Мне если честно не хотелось с ней общаться.
— Но это же так ужасно! — проговорила Иордана, и как мне показалось более эмоционально чем в начале.
— Ужасно? Отчего же? — поинтересовался я.
— Да никакой личной жизни, — пояснила девушка, откидываясь на сидение, — ты кроме этого дурацкого трамвая ничего видеть не будешь.
— А на другой работе будешь?
— На другой работе ты хотя бы работаешь как все. И можешь с кем-нибудь познакомиться.
— А тут разве ты не можешь с кем-нибудь познакомиться?
Мой вопрос несколько сбил её с толку. Иордана задумалась на некоторое время, после чего произнесла:
— Тут? В трамвайном депо? Ну а с кем ты тут можешь познакомиться? Только с водителем трамвая?
Она недовольно скривилась, показывая своё отношение к означенной профессии.
— Ну а кто тебе нужен? — уже с интересом справился я.
— Да кто-нибудь посолиднее. Найти водителя трамвая не большой успех. Вот мне Мишка вчера замуж предложил выйти. Так и сказал: выходи за меня замуж. Но я же вижу: он ещё слишком молод, и ничего не может мне дать… он не годится.
Мишка это парень, учившийся в нашей группе. Он был из Русаковского депо. А Симонова из нашего — Краснопресненского. Я видел их вместе часто. Они проводили много времени друг с другом. Но, тем не менее, они, ни производили впечатление пары. Я думал — они просто пили вместе. Или нечто в таком духе. Тем более — компания у них подобралась что надо. А оказывается дело зашло так далеко? Я высказал свою мысль вслух.