Водоворот чужих желаний
Шрифт:
— Да ничего, — промычал Пашка, допивая вкуснейший холодный квас. — К мамке в гости сестра с мужем приехала из города. Вся из себя такая фря! А как батя на стол картошку жареную поставил, так и забыла обо всем — только что ложку не съела!
Он расхохотался, вспомнив тетю Зину.
— Нос от всего воротит, привередливая. А муж-то у нее ничего мужик, только болезный какой-то. Сидит, на солнце греется. Точно ящерица. Мамка с батей головы сломали, что бы ей подарить — у нее день рожденья скоро.
Он доел,
— Пора мне, Марья Авдотьевна. Хорошо у вас, да только дома работы по горло.
Та засуетилась, забегала по дому, ища, что бы дать ему с собой. Наконец неизвестно откуда был вытащен большой мешок, от которого умопомрачительно пахло сушеными грибами.
— На, Пашенька! Держи, мальчик. Пусть мамка пирогов напечет. Я-то уже старая для такого баловства, а она сестру побалует.
Пашка покачал головой — грибов у них и самих было вдоволь, — но мешок взял, чтобы не обижать бабульку. У нее родственников никаких нет, а с тех пор, как умерла Пашкина бабушка, с которой дружила Марья Авдотьевна, не осталось и подруг. Семья Буравиных заботилась о старушке, как могла, хотя что это была за помощь — из другого села! Если бы рядом жили…
— Побегу я, Марья Авдотьевна, — сказал Пашка. — За окрошку спасибо!
— Подожди, милый, подожди… — Старушка рылась в ящике старого комода. — Нинке-то я гостинец нашла, а вот тебе никак не разыщу!
— Да какой там гостинец, бросьте!
— Да подожди ты, прыткий! Куда же я ее… Ага, вот ты где, голубушка!
Марья Авдотьевна вытащила из-под груды пожелтевших скатертей небольшую деревянную фигурку и протянула Пашке. Тот молча посмотрел на русалку, лежащую в морщинистой грубой ладони, затем перевел непонимающий взгляд на старушку.
— Это чего? Игрушка? Зачем она мне?
— Да бери, бери! — хозяйка насильно всучила ему русалку. — Как зачем! Тетке подаришь! Скажешь — на память, сам вырезал.
«А что? Мысль!» Пашка рассмотрел фигурку, ухмыльнулся. Ничего сделано, красиво. Грудь, бедра, зад — все на месте. Ишь, русалка!
— Ну спасибо. — Он сунул поделку за пазуху. — Откуда она у вас?
— Соседка подарила, дурья голова. Говорит, она желания исполняет. — Марья Авдотьевна хихикнула, вспомнив Наталью. — Как была глупой, прости господи, так и осталась.
— Чего делает? — не понял парень. — Желания исполняет? Как так?
— А вот так! Махнет хвостом — будет тебе, Паша, сундук с золотом! Махнет другой раз — появится девица-лебедь. — И Марья Авдотьевна неожиданно прошлась по комнате, мелко перебирая ногами и плавно взмахивая рукой. — Махнет третий — и появится перед тобой батька с ремнем, чтобы не пил ты больше, Паша, и сундуков с девицами-лебедями не видел с пьяных глаз.
Парень рассмеялся.
— Ясно. Да я непьющий.
— Вот и славно. Значит, завидный из тебя
Пашка распрощался с говорливой старушкой и, чуть не забыв мешок с сушеными грибами, отправился в свое село.
Они вышли из леса у самой окраины села — трое невысоких, жилистых, с широкими скуластыми лицами. Встали на дороге. Самый младший, Кирилл, повозил босым пальцем в песке и, сплюнув, лениво бросил:
— Слышь, Буравин! Поговорить не хочешь?
— О чем мне с тобой говорить? — мрачно спросил Пашка, останавливаясь и засовывая руки в карманы. «Вот же черт. Нет бы мне другой дорогой пойти».
— Правильно, — подал голос средний из Сковородовых. — С тобой уже говорили. А ты все не понимаешь.
— У них в семье все такие непонятливые, у Буравиных-то, — издевательски объяснил старший. — Батьке его тоже намедни что-то объясняли, так всю морду разбили, прежде чем понял. Говорю же — непонятливые.
Троица засмеялась. Пашке кровь в лицо бросилась.
— Что несешь-то? Отец спьяну подрался! — выкрикнул он, делая шаг вперед и подбираясь для драки.
— Спьяну? Ну а нам для этого дела пить не нужно.
В следующую секунду на Пашку налетел вихрь, в котором он различал только кулаки. На пятом ударе перестал различать и их. Он пытался отбиваться, но силы были неравны, и осознание этого лишало Пашку последней способности к сопротивлению. Перед глазами мелькнуло злое лицо Кирилла, и Пашка, изловчившись, изо всех сил врезал в противную скуластую рожу. Это было последнее, что он успел сделать перед тем, как удар старшего из братьев Сковородовых свалил его с ног.
— Будешь, гнида, еще за Оксаной ходить, а?
Пашку пнули в живот, и он застонал. Перед глазами стояла красная пелена, во рту было солоно и противно. Он сплюнул, попал на чью-то босую ногу и получил новый удар, болезненней предыдущего.
— Будешь, тебя спрашивают?
Кирилл присел на корточки, схватил Пашку за волосы, ткнул его лицом в песок.
— Тебе по-хорошему сказали, а ты, Паша, не понял. Скажу второй раз, по-плохому — не лезь к ней! Не по твоим соплям Оксана!
— А будешь лезть, — снисходительно заметил сверху средний брат, Колька, — станешь песочек есть.
Все трое заржали. Пашка выплюнул песок, мотнул головой.
— Вот и погутарили, — подытожил Кирилл. — Смотри, Паша! Сегодня ласковый разговор был, понял? В третий раз такого не дождешься.
Сквозь красноватую пелену перед глазами Пашка видел три пары ног, удаляющихся по проселочной дороге. Он моргнул, почувствовав резь в глазах, сел и провел рукой по лицу. На ладони остался грязно-кровавый след. Ощупал языком зубы и с облегчением убедился, что вроде бы все целы. А вот нос, из которого беспрерывно капала кровь, оставляя темные вмятинки в пыли, на ощупь показался ему свернутым.