Воды слонам!

Груэн Сара

– А цирк?

– Ну, в эти выходные – да. Но обычно там только автостоянка.

– А что если я хочу посмотреть на автостоянку?

– Вот сейчас и посмотрите, – отвечает она, подвозя мое кресло к окну.

Я хмурю брови. Она просто обязана была начать со мной спорить! Почему она со мной не спорит? Ах да, понятно почему. Я для нее просто-напросто дряхлый старик. Нельзя волновать здешних обитателей, особенно этого старого Янковского. А то швырнет в вас желе, а потом скажет, что он случайно.

Она уходит.

– Эй, – окликаю ее я, – а где мои ходунки?

– Просто позовите меня,

и я отвезу вас обратно.

– Нет, я хочу ходунки. Ходунки должны быть всегда под рукой. Принесите ходунки.

– Мистер Янковский… – начинает сиделка, скрещивая руки на груди и глубоко вздыхая.

Из бокового вестибюля, словно ангел небесный, появляется Розмари.

– В чем дело? – спрашивает она, переводя взгляд с меня на девушку с лошадиным лицом и обратно.

– Я просил ходунки, а она отказалась их принести.

– Я не отказалась. Я только сказала…

Розмари останавливает ее жестом.

– Мистер Янковский любит, чтобы ходунки были рядом. Всегда так было. Раз он просит, вы уж ему принесите.

– Но…

– Никаких «но». Принесите ему ходунки.

Лошадиное лицо сиделки оскорблено вспыхивает, но тут же оскорбление сменяется враждебной покорностью. Она бросает на меня убийственный взгляд и отправляется за ходунками. Проносится по вестибюлю, демонстративно неся их перед собой, и с грохотом швыряет рядом с моим креслом. Жаль, что на ходунках резиновые наконечники, а то приземлились бы они сейчас не с жалким визгом, а со звоном. А так совсем не то впечатление.

Я ухмыляюсь. Ничего не могу с собой поделать.

Она стоит рядом, подбоченясь, и глядит на меня в упор. Ждет, чтобы я сказал ей спасибо, не иначе. Я медленно поворачиваю голову, подняв подбородок, что тот египетский фараон, и нахожу взглядом пурпурно-белый полосатый купол шапито.

Полоски меня раздражают: в мое время в полоску были только торговые палатки. Купол шапито должен быть белого цвета – по крайней мере, в начале сезона. Потом, конечно, шатер постепенно покрывался грязью и травяными пятнами, но полосатым не бывал никогда. Похоже, продают они все то же самое: воздушную кукурузу, леденцы, шарики. Впрочем, в руках у детей я замечаю сверкающие мечи и еще какие-то движущиеся и мигающие игрушки, но до них слишком далеко, и я не разберу, что это такое. Догадываюсь, что родители выложили за них целое состояние. Кое-что не меняется. Лохи остаются лохами, а артиста всегда можно отличить от разнорабочего.

– Мистер Янковский!

Надо мной склоняется Розмари. Наши глаза встречаются.

– А?

– Поедете на ланч, мистер Янковский?

– А что, уже пора? Не может быть! Я здесь совсем недавно.

Она смотрит на часы – на настоящие часы, со стрелками. Слава богу, электронные часы как появились, так и исчезли. И как только люди не понимают, что «можно» далеко не всегда означает «нужно».

– Сейчас без трех минут двенадцать, – говорит она.

– Что ж, коли так. А какой сегодня день?

– Воскресенье, мистер Янковский. День Господень. День, когда вас приходят навещать.

– Я знаю. Я хотел спросить, чем нас сегодня кормят.

– Уверена, ничем из того, что вам понравилось бы, – отвечает она.

Я поднимаю голову, готовясь рассердиться.

– Ну, что вы, мистер Янковский, –

смеется она. – Я пошутила.

– Знаю, – говорю я. – Что, теперь мне не хватает еще и чувства юмора?

Может, и не хватает: чего бы я иначе брюзжал? Я уже не понимаю. Настолько привык, что со мной обращаются, как со скотом – ругают, усмиряют, загоняют в хлев, держат в узде, что уж и не знаю, как себя вести, когда во мне видят человека.

Розмари везет меня к столу, где я обычно сижу, но я и слышать об этом не желаю. Ведь там этот старый хрыч Макгинти. Снова нацепил клоунский колпак – должно быть, с утра пораньше попросил его у сиделок, как последний идиот, а может, даже и спал в нем. А на спинке его кресла до сих пор болтаются воздушные шарики. Правда, они уже начали сдуваться и больше не парят, а скорее напоминают поникшие цветочные головки.

Когда Розмари разворачивает кресло в его сторону, я огрызаюсь.

– Э, нет. Не сюда. Вон туда! – я указываю на пустой стол в самом углу. Он дальше всего от моего прежнего стола, и есть надежда, что я ничего не услышу.

– Ну, перестаньте, мистер Янковский, – говорит Розмари и обходит кресло, чтобы оказаться ко мне лицом. – Так не может продолжаться вечно.

– Почему это не может? А что, если «вечно» закончится для меня на той неделе?

Она упирает руки в боки:

– Да вы хоть помните, из-за чего сердитесь?

– Еще как помню. Он врал.

– Вы снова о слонах?

Вместо ответа я поджимаю губы.

– Но ему-то так не кажется.

– Что за вздор! Уж если человек врет, то он врет.

– Он старый человек.

– Он лет на десять моложе меня, – отвечаю я, возмущенно выпрямляясь.

– Ох, мистер Янковский… – Розмари вздыхает и возводит очи горе, как будто взывая о помощи, а потом садится на корточки и накрывает мою ладонь своей. – А я-то думала, мы с вами друг друга понимаем.

Я хмурюсь. Она играет явно не по правилам.

– Может быть, он в чем-то и не прав, но он не врет, – произносит Розмари. – Он действительно верит, что носил воду для слонов. В самом деле.

Я не отвечаю.

– Когда вы становитесь старше – я не о вас, а вообще, ведь все стареют в разное время – то, о чем вы думаете и к чему стремитесь, начинает казаться частью вашей жизни. Вы начинаете верить в свои фантазии, сами того не ведая. Они становятся частью вашего прошлого, и если кто-то говорит вам, что вы врете, вас это не может не оскорбить. Ведь вы даже не помните, с чего все началось. А вас вдруг ни с того, ни с сего обзывают лжецом. Может, вы и правы относительно подробностей, но теперь-то вы понимаете, почему мистер Макгинти так обиделся?

Я сердито утыкаюсь взглядом в колени.

– Мистер Янковский, – мягко продолжает она, – давайте я вас все-таки отвезу за тот стол, где сидят ваши друзья. Ну, пожалуйста. Сделайте милость.

Ну, не восхитительно ли? Впервые за столько лет женщина просит меня сделать милость, а меня мутит от самой этой мысли?

– Мистер Янковский!

Я гляжу на ее нежное лицо, отделенное от моего всего двумя футами. Она смотрит прямо мне в глаза и ждет ответа.

– Ну, так уж и быть. Но только не просите, чтобы я с ними разговаривал, – говорю я, с отвращением отмахиваясь.