Воды слонам!

Груэн Сара

Я поворачиваюсь лицом к площади.

– Вот черт! – выругиваюсь я, и пинаю гравий, пинаю снова и снова. – Вот ведь черт!

И тут из вагона слышится похныкивание.

– Верблюд, это вы?

В одном из темных углов раздается приглушенный шорох. Я впрыгиваю в вагон. У дальней стены лежит Верблюд.

Он без сознания, в руке у него пустая бутылка. Я наклоняюсь и поднимаю ее. Лимонный экстракт.

– Кто ты такой, черт тебя дери, и что, к чертям собачьим, здесь делаешь? – раздается за моей

спиной чей-то голос. Я оборачиваюсь. Это Грейди. Он стоит снаружи у открытой двери вагона и курит самокрутку. – А, вот оно что. Прости, Якоб. Не узнал со спины.

– Привет, Грейди. Как он?

– Трудно сказать. Как вчера вечером надрался, так и не поймешь.

Верблюд всхрапывает и пытается перевернуться. Левая рука безжизненно болтается на груди. Он облизывает губы и принимается храпеть.

– Сегодня приведу врача, – говорю я. – Приглядишь за ним покуда?

– А то как же, – обиженно отвечает Грейди. – Что я тебе, Черныш, что ли? Кто, как ты думаешь, присматривал за ним этой ночью?

– Ну, что ты, Грейди. Ей-богу, я не хотел. Послушай, если он протрезвеет, не давай ему снова напиться. Я вернусь с врачом.

Врач взвешивает отцовские карманные часы на пухлой ладони, переворачивает и разглядывает через пенсне, а потом открывает, чтобы взглянуть на циферблат.

– Хорошо. Пойдет. Так в чем же дело? – интересуется он, опуская часы в карман жилета.

Мы с ним в коридоре рядом с купе Августа и Марлены. Дверь в купе все еще открыта.

– Нам нужно будет кое-куда прогуляться, – говорю я шепотом.

Врач пожимает плечами:

– Что ж. Пойдемте.

Когда мы выходим из вагона, он поворачивается ко мне:

– Ну, и где же я смогу вас осмотреть?

– Не меня. Моего друга. У него что-то не так с руками и ногами. Ну, и не только. Лучше он сам расскажет.

– Вот как! – говорит врач. – Мистер Розенблют дал мне понять, что у вас проблемы… личного плана.

По мере того, как мы идем вдоль рельсов, выражение его лица меняется. Когда ярко раскрашенные вагоны первой части поезда остаются позади, на лице появляется тревога. А когда мы подходим к разбитым вагонам Передового отряда, ее сменяет отвращение.

– Сюда, – говорю я, запрыгивая в вагон.

– И как, скажите на милость, мне туда забраться?

Из тамбура появляется Граф с деревянными сходнями. Он спрыгивает на землю, подносит сходни к дверному проему и хорошенько прихлопывает. Недоверчиво их оглядев, врач карабкается в вагон, чопорно держа черный чемоданчик прямо перед собой.

– А где пациент? – спрашивает он, щурясь и осматривая вагон.

– Вон там, – отвечает Граф. Верблюд жмется в уголке. Рядом с ним топчутся Грейди и Билл.

Доктор подходит к ним.

– Будьте любезны, оставьте нас наедине.

Прочие обитатели вагона,

удивленно бормоча, расходятся и перебираются в дальний конец вагона, откуда наблюдают за нами, вытягивая шеи.

Доктор подходит к Верблюду и устраивается на корточках рядом с ним. Я невольно замечаю, что он старается не касаться коленями пола, чтобы не запачкать брюки.

Почти сразу же он встает и говорит:

– Ямайский имбирный паралич. Вне всяких сомнений.

Я втягиваю воздух сквозь сжатые зубы.

– Что? Что это такое? – хрипит Верблюд.

– Он у вас из-за того, что вы пили ямайский имбирный экстракт, – последние три слова доктор нарочито подчеркивает. – Иначе говоря, джейк.

– Но… Как? Почему? – Верблюд в отчаянии глядит доктору прямо в лицо. – Не понимаю. Я же всю жизнь его пью.

– Да-да. Не сомневаюсь.

Во мне вскипает ярость. Я подхожу к врачу.

– Мне кажется, вы не ответили на вопрос, – говорю я как можно более спокойно.

Обернувшись, врач смотрит на меня сквозь пенсне. Чуть помедлив, он отвечает:

– Причина паралича – крезол, которой использовал производитель.

– Боже праведный, – выдыхаю я.

– Именно.

– Зачем они его добавляли?

– Хотели обойти законодательство, согласно которому ямайский имбирный экстракт следует делать горьким, – повернувшись к Верблюду, он повышает голос. – Чтобы его не использовали в качестве спиртного напитка.

– Это пройдет? – голос Верблюда дрожит от страха.

– Нет. Боюсь, что нет.

У стоящих за моей спиной перехватывает дыхание. К нам подходит Грейди и касается плечом моего плеча.

– Постойте-ка. Вы хотите сказать, что никак не сможете ему помочь?

Врач выпрямляется и засовывает большие пальцы в жилетные карманы.

– Кто, я? Никак. То есть абсолютно.

Он становится похож на мопса, как если бы пытался зажать ноздри одними лишь мышцами лица. Подхватив свой чемоданчик, он направляется к двери.

– Эй, а ну не спешите, – окликает его Грейди. – Если вы ничего не можете сделать, то к кому нам обратиться?

Доктор отвечает, обращаясь в основном ко мне – должно быть, потому, что я платил.

– Найдется, знаете ли, масса людей, которые возьмут у вас деньги и взамен предложат лечение – скажем, масляные ванночки или электрошок, но толку не будет, уж поверьте. Со временем кое-что восстановится, но лишь самая малость, да и то в лучшем случае. Прежде всего, ему не следовало пить. Это, знаете ли, нарушение федерального закона.

Я теряю дар речи. Рот-то у меня, может, и открыт, но что тут скажешь?

– Ну что, всё? – спрашивает он.

– Простите?

– Вам… от… меня… еще… что-нибудь… нужно? – повторяет он мне чуть ли не по слогам, как слабоумному.