Военная контрразведка от «Смерша» до контртеррористических операций

Бондаренко Александр Юльевич

— Вы как-то отделяете оперработников от руководителей…

— Ни в коем случае! Были, конечно, разные оперативные работники и разные руководители. В подавляющем большинстве своем — честные, принципиальные люди. Но, вы сами знаете, в боевых, особых условиях свои соблазны возникают. Поначалу некоторые руководители представляли мне такие шифровки: «В течение пятнадцати дней разоблачено 15 агентов бандформирований и спецслужб противника».

Кто, что, где?! Ни фамилий, ничего! Тогда я сказал: «Включаете в телеграмму, что разоблачили, — мне на стол дело!» И, скажу вам честно, «липы» больше не было…

Мы ничего не фальсифицировали, не усиливали — все расценивали один к

одному, приоритет отдавался вопросам предотвращения, пресечения, недопущения, и только там, где уже совершилось преступление, наступала уголовная ответственность.

— Насколько известно, в особом отделе 40-й армии было создано мощное следственное подразделение?

— Действительно, если в обычном особом отделе было два-три следователя, то в 40-й армии — десять и тридцать следователей было в особом отделе Туркестанского округа. Уже немало! Кроме того, было постоянно прикомандировано от ста до двухсот следователей со всего Советского Союза, из всех территориальных органов. Они приезжали на срок от трех месяцев до шести, а некоторые и по нескольку раз.

— По каким же делам они работали? Что за уровень преступности там был?

— Прежде всего контрабанда и сопутствующие ей преступления — злоупотребление служебным положением, хищение социалистической собственности и так далее. Следующий вид преступлений — нарушение правил финансовых операций, то есть контрабанда валюты и т. д. Например, было несколько офицеров фельдъегерско-почтовой связи, которые попытались использовать свои возможности для неконтролируемой перевозки валюты. Но от военной контрразведки секреты утаить трудно — там, где «острые участки», там мы всегда присутствуем.

— Все же, почему у следователей в Афганистане было, мягко говоря, так много работы?

— Как бы объяснить. Допустим, на территорию Афганистана из Союза вывозятся товары, которые пользуются спросом. Там они продаются за афгани, и на эти деньги покупается товар, имеющий большой спрос в СССР Этот оборот давал десятикратный приварок! Если у нас закупалось на 100 тысяч — получался миллион. Обычно ввозили продукты питания: с продовольствием в Афгане было плохо, зато деньги гуляли… Могу сказать, что мы несколько раз буквально полностью обновляли таможенную службу, отправляя многих таможенников в «места не столь отдаленные». Однако настолько большие взятки давались, что хотя знали: предшественник — там, но брали. Разум отшибало, когда дают 100 000 рублей! Впрочем, рядовому таможеннику, как правило, за разовый провоз предлагали 10 000 рублей. А это машина, которую можно здесь же и купить!

— Насколько знаю, экономические преступления для военной контрразведки тогда «профильными» не были…

— Да, для нас из контрабанды наиболее важны были оружие и наркотики, мы многое сделали, чтобы воспрепятствовать их ввозу на территорию Советского Союза. В частности, изымали большие партии наркотиков, расследовали дела по «бесхозным» партиям!

— Это что значит — «бесхозные» партии?

— Скажем, разгрузилась колонна — восемьдесят длинных фур. В одной из машин находят килограмм героина: собачка подбежала, тяв-тяв — доложила. Реально водитель к этому отношения не имеет. Я говорю: «Ну, ребята, «висяк»!» Аркадий Левашов — он был тогда подполковником, а теперь генерал, отвечает: «Ну что вы, Григорий Максимович, раскрутим!» Раскрутили — и кто с той стороны заложил, и кому везут. Взяли всю группу, человек пятнадцать. А был-то всего лишь килограмм бесхозный!

— Как вашим сотрудникам удавалось творить такие чудеса?

— Изумительной квалификации следователи были, к тому же исключительно честные люди! Поэтому

ни одно дело не было опротестовано, никто не был оправдан по жалобе. Было законом: любое сомнение в доказательствах трактовалось нами в пользу подозреваемого, обвиняемого. Малейшее сомнение, что это не «железное» доказательство, что оно дрогнет где-то в суде, — и этот факт выводился из обвинения, а в суд шло только то, что нельзя было опровергнуть. При сомнении даже подозреваемых отпускали — не дай бог, если хотя бы один человек будет незаконно арестован и посажен в тюрьму! Пусть лучше виноватые гуляют на свободе — все-таки это не убийцы, не изменники… А всего за десять лет было расследовано 204 уголовных дела на более чем 2000 человек.

— Кстати, вы рассказали об общеуголовных, но ведь были и воинские преступления…

— Да, были и дела по измене Родине — в форме перехода на сторону врага и содействия врагу. Например, поставили бойца в секрет — он убивает напарника, забирает оружие и уходит в банду. Были и такие случаи. Моджахеды таких изменников использовали в качестве инструкторов, боевиков и прочее.

— Такое что, часто происходило?

— Если б я сказал, что это были единичные случаи, — это была бы неправда. Примерно десяток таких случаев было.

— В плен к боевикам попало не так уж и мало наших солдат.

— За период военных действий в руках бандитов оказалось около трехсот наших военнослужащих. У нас была картотека на каждого: какие данные, при каких обстоятельствах. Где-то восемьдесят процентов попали в плен в беспомощном состоянии, раненые или боеприпасы кончились. В бандах их содержали в жутчайших условиях. У нас был создан разыскной отдел, который занимался выводом попавших в плен. Отчаянные ребята там были — для каждого из них я не пожалел бы и самых высоких государственных наград! Мы вывели 70 человек — из трехсот.

— Как же удавалось их находить?

— Через агентуру из числа афганцев, через советнический аппарат и через ГРУ, которые имели агентуру в банд-группах. Если честный человек, патриот, если офицер — не жалели ничего! За одного нашего они, как правило, просили пять-шесть своих пленных — они сидели в лагерях, афганцы держали их накрепко, особенно если кто-то с какими-то родственными связями. Мы отдавали.

Рассказываю, как проходила операция. Они выбирали место, чтобы пять-шесть километров просматривалось. Приходили туда вооруженные до зубов, примерно до взвода или усиленное отделение, вели пленных. От наших требовали, чтоб никакого сопровождения, чтобы не более двух человек, в облегающих спортивных костюмах и никакого оружия — действительно, не брали даже ножей. Конечно, там и вертолеты где-то стояли, но пока вертолет поднимется… Обычно, если это солдат, шел командир взвода или роты или сослуживец — чтобы опознать. Если же он избитый или изможденный, то расспрашивали — он называл какие-то имена, по которым убеждались, что это он. Тогда забирали его и уходили, а те стояли с оружием наизготовку, наблюдали.

— Вы сказали, что и выкупать приходилось?

— Да, выкупали — порой за немалые деньги. В том числе выкупали и тех, кого мы потом привлекали к ответственности.

— Можно понять, что возвращаться хотели не все?

— Да, многие отказывались. Некоторые, как я сказал, ушли туда с изменническими намерениями; другим там женщин дали, они ислам приняли. По-разному было. Так, уже к выводу войск американская правозащитная группа за большие деньги выкупила и вывезла в Америку тринадцать наших военнопленных. А были и в плену героические поступки — как восстание в лагере в Пакистане, о котором, к сожалению, известно совсем немного.