Военное дело чукчей (середина XVII—начало XX в.)
Шрифт:
Летом же во второй половине XVII в. чукчи часто нападали на немногочисленных русских, ловивших рыбу на Колыме и в окрестностях (ДАЙ. 1862. Т. VIII, № 3-4: 9; КПМГЯ. № 25: 64 (1659); № 30: 69 (1662); № 192: 241 (1679); Вдовин 1965: 104 (1659); Белов 1954: 181 (середина XVIII в.); Чулков 1785. Кн. 1: 485-486; Кн. 2: 389-390, примеч. 2; Геденштром 1830: 99). Некоторые русские селения на Колыме чукчи просто разгромили, в частности Погромное (заимка рыболовов в трех верстах ниже Нижнеколымска) и Дуванное [58] . И. Шкловский (1892: 97) полагал, что о столкновениях с чукчами свидетельствовали названия как рек (Убиенная, Кровавая, Разбойничья), так и поселков (Погромное, Томилино, где, по преданиям, томилась девица, раненная стрелой, Дуванное, где чукчи делили добычу). В первой половине XVIII в. количество чукчей на Нижней Колыме сократилось из-за эпидемий, и они уже не представляли большой угрозы русскому и юкагирскому населению (Вдовин 1965: 105; ср.: Гурвич 1966: 49 (ушли из-за эпидемий, оспы или вымерли от нее в 1690-х гг.)). Однако еще в 1752 г. шесть человек, отправленных из Нижнеколымска для рыбной ловли на «Чукоцкую реку», были убиты чукчами (Вдовин 1944: 254; Гурвич 1966: 49). Летний
58
Олыксандрович 1884. № И: 296; Шкловский 1892: 97, 99; Дионео 1895: 116; Богораз 1902. № 5-6: 161-164; 1902а: 71; 1934: 47-48; ср.: Полунин 1773: 448-449; Чулков 1785. Кн. 1: 486; Кн. 2: 389-390, примеч. 2; Богораз 1902. № 5: 161-162 (нападение на Чукочью деревню на одноименной реке, при впадении ее в Колыму в 50 верстах (53 км) от океана). Даты этих нападений неясны. По информации Олыксандровича (1884. № 11: 295), это было до походов Д. И. Павлуцкого, тогда как В. Г. Богораз, наоборот, полагает, что разгром произошел после этих походов (Богораз-Тан 1934: 6-7), нападение же на Чукочью деревню он датирует первыми десятилетиями XVIII в. (Богораз 1934: 47). Действительно, нападение на Чукочью деревню уже к 1770-м гг. расценивалось как давнишнее событие (Полунин 1773: 448-449). Согласно сведениям Дионео (1895: 116), чукчи разгромили Погромное сто лет назад, то есть в 1790-х гг. По воспоминаниям 92-летней старухи (1891), чукчи напали на Нижнеколымск в последний раз 85 лет назад, то есть в 1806 г. (Шкловский 1892: 99).
Разведка.Естественно, для удачного проведения кампании очень важно было добыть сведения о враге, учитывая сложные природные условия и незначительные, по нашим меркам, силы, которые подготовившийся к бою противник мог разбить. Существовала разведка — стратегическая и тактическая. К первой принадлежали различные виды добывания информации: лазутчика высылали далеко вперед, даже за полмесяца пути до подхода основного каравана. Разведчик путем расспросов и осмотра добывал нужную информацию (Меновщиков 1985. № 127: 308). Он мог под видом гостя прибыть в поселение будущего неприятеля, стараясь выведать имена союзников, количество воинов, дату похода. Подобной информацией у эскимосов владел глава поселка, не посвящая в эти тайны других, и разведчик стремился выведать у него эти данные (Сергеева 1962: 103-104). Сведения можно было получить и от беглого раба, вернувшегося домой (Богораз 1934: 174-175; Malaurie 1974: 140, 154; Меновщиков 1985. № 133: 324-327). Подобные же сведения о враге предоставляли и беженцы из разрушенных поселений или зоны потенциальной опасности (Козлов 1956: 30; Меновщиков 1985. № 127: 307-308; № 132: 321). С другой стороны, ожидая прихода врагов, дозорного, обычно хорошего бегуна, высылали далеко вперед, навстречу врагу, на удобную возвышенность, однако он не находился тут долго и к заходу солнца возвращался домой (Меновщиков 1985. № 127: 307; ср.: Бахтин 2000: 124). К стратегическому же типу разведки можно отнести и долговременное выслеживание врага в ожидании удобного случая для нападения на него. Согласно эвенскому сказанию, чукча выслеживал эвена целый год (Новикова 1987: 108).
Существовала и тактическая разведка: лазутчики разведывали местность непосредственно перед прибытием основной массы войска (Воскобойников, Меновщиков 1959: 435; Меновщиков 1974. № 85: 301; 1985. № 132: 323-324). И наконец, прямо из походного стана также посылали разведчика посмотреть, что впереди (Меновщиков 1974. № 91: 317; 1985. № 127: 309; ср.: Богораз 1899: 353). Лазутчиков посылали и во вражеский лагерь с целью вызнать, что враги намереваются делать, сколько у них войск и кто ими руководит (Воскобойников, Меновщиков 1959: 437; Сергеева 1962: 84). Это было несложно, поскольку обычно охрану лагеря не выставляли.
Поход.Идя в поход, чукчи определяли его цель, задачи и маршрут. Чукотский тойон Наихйе описывал предстоящий поход и его цель следующим образом (1740): сначала он соберет войска и до реки Анадырь дойдет по суше, затем пересядет на байдары, войдет в Анадырск, переломает русским головы и шеи, дома сожжет и будет тут пасти табуны оленей (Вдовин 1970: 22-23) [59] . Существовали и определенные маршруты набегов: через Анадырь проходили либо ниже по течению от острога, либо на 300 верст (318 км) выше (Белов 1954: 180). Отметим, что река весной вскрывалась ото льда в конце апреля — начале мая, в зимний же период ее просто переходили по льду (Дьячков 1893: 5; ср.: Соколов 1852а: 165).
59
Ср.: корякский предводитель (он же старейшина) сам составлял план сражения и отдавал приказы (Стебницкий 1994: 85).
Капитан Т. И. Шмалев в своих записках, которые он вел в Гижиге, кратко описал маршрут одного из последних набегов чукчей на коряков, который является характерным примером предприятий подобного рода (Шаховской 1822: 306-307): «В марте 1776-го чукотский тоён Амулян с 180 чукчами приходил для поиска над коряками к рекам Апуке и Пахаче, и сначала у коряка Нушехлы 28 оленей отогнали, а захваченного тут мальчика отдали 19-го марта на выкуп; потом пришед к Апутскому острожку, обошлись с апутскими коряками дружелюбно и произвели торг, при котором однакож коряки убили из ружья одного чукчу. За сим отправились к Пахачинскому острожку, где кроме разговоров ничего не происходило. А когда пошли вверх по реке Пахаче, то нашед юрту пеших коряков, экипаж разграбили и с собой увели двух девок. 25-го марта оленного коряка Алалыка в осьми человеках убили, четырех женщин в плен взяли, в добычу получили оленей Алалыковых табун, тож другого коряка Тынаптия табун, всего два табуна, и возвратились в землю свою».
Как видим, перед нами краткий отчет о набеге, длившемся меньше месяца и проведенном в конце зимнего сезона. Он был чисто грабительским,
Сам набег мог происходить на большое расстояние. Плотность же населения Чукотки тогда была очень незначительной. Вспомним, что в 1760-х гг. полковник Ф. X. Плениснер утверждал, что из Анадырска надо месяц ехать на оленях до чукотских жилищ (Вдовин 1959: 42). В одной чукотской сказке упоминается, что воины возвращались из похода с добытыми оленями и грузовыми нартами домой в течение десяти дней (Меновщиков 1974. № 86: 307, № 91: 315; ср.: Тан-Богораз 1958: 82), то есть они проехали порядка 150-200 км, в другой сказке до стойбища ехали 18 дней (Беликов 1965: 158).
При необходимости на сборы в поход отводилось краткое время: в одном эскимосском сказании говорится о выступлении на следующий день (Меновщиков 1985. № 127: 308). Отправляясь в поход, чукчи брали с собой стадо запасных оленей на случай, если ездовые животные погибнут от переутомления или голода. Так, в 1754 г. караван 500 чукчей насчитывал 2000 оленей (КПЦ. № 70: 181). Поскольку в нарту чаще запрягали двух оленей, то почти каждая нарта имела одного животного запасным. Кроме того, из этого же стада брали животных на убой. В экспедицию брали и запасные нарты, на которые садились, когда ездовые сани ломались. Возможно, на них же, как и на трофейных санях, при возвращении везли добычу и на них же, как и у коряков, сидели пленные женщины и дети (Иохельсон 1900. № 53: 130). Оседлые чукчи, соблазнившиеся добычей и участвовавшие в зимнем походе кочевников, ехали на санях, запряженных оленями своих кочевых соплеменников, но отношение к ним со стороны кочевых оставалось пренебрежительным (Богораз 1900. № 110: 286-287). Ехали цепочкой, один за другим, по наезженной колее, чтобы олени меньше уставали (Богораз 1899: 370). Когда же небольшая группа воинов отправлялась в поход пешком, то, скорее всего, как и на охоте, они также шли в ряд (Меновщиков 1988. № 99: 235; ср.: № 156: 364; Fieup-Riordan 1994: 330; Bruch 1998: 89; (аляскинские эскимосы)). В буран, если продолжали путь, нарты привязывали одни к другим, чтобы не потеряться (Рубцова 1954. № 27: 325. § 14-17); оленей также привязывали за рога (Меновщиков 19886. № 28: 130).
Во время коротких остановок и перед битвой вожжи оленей привязывали к нартам (Вдовин 1965: 97; Богораз 1899: 370, примеч. 3). Казак Б. Кузнецкий так описывает бивуак возвращающихся из похода чукчей (1754): «…а как едут так и становятся не все вдруг, но порознь, кто куда едет или где ночевать место изберет, только друг друга в виду, и вместо юрт становят шитые из оленьих теплых кож полога, в коих спят по десяти человек и более» (КПЦ. № 70: 181) (1756). Следовательно, расположение лагеря было достаточно свободное, возможно, ориентировались на место в караване. Естественно, родичи старались держаться вместе (Врангель 1948: 175; ср.: Тан-Богораз 1979: 28 (оленные коряки)). И. Б. Б. де Лессепс (1801. Ч. II: 109) отмечает другое расположение пологов в стане приехавших торговать чукчей: по образцу расположения яранг их ставили в ряд. Как видим, в экспедицию брали с собой лишь пологи, в которых могли разместиться более десяти человек (ср.: Вдовин 1965: 50). Грунт под пологом покрывался оленьей шкурой, наброшенной на хворост. На ночь перед входом в полог втыкали копья и связки стрел. И. Б. Б. де Лессепс (1801. Ч. II: 110) объясняет, что это делалось против коряков, однако совершенно ясно, что подобное заграждение не убережет от нападения врага, — его делали против злых духов кэле [60] . Сам полог закрепляли по сторонам четырьмя колышками (Лессепс 1801. Ч. II: 109) или же просто привязывали между нартами (Галкин 1929: 170). Если полога не было, то спали прямо на санях (Галкин 1929: 178; Рубцова 1954. № 1: 29-30. § 159, 207; Айвангу 1985: 59; ср.: Колтун 1904: 28). При благоприятных погодных условиях чукчи могли спать и просто в лесу. Если это была тундра, то могли спать и на снегу, бросив на него шкуру оленя (Галкин 1929: 162; ср.: Колтун 1904: 28).
60
Меновщиков 1974. № 68: 255-256; 1988. № 96: 221; ср.: Загоскин 1956: 88 (аляскинские эскимосы); см.: Зеленин 1931: 725-731. Подобное культовое втыкание стрел характерно и для коряков: Jochelson 1905: 43 (стрелы, воткнутые около очага, пожертвованные после убийства волка); Вдовин 1976: 259-260 (жертвоприношение собаки с воткнутыми в землю стрелами). Отметим, что у чукчей копья могли втыкаться в землю перед дверью яранги (Вдовин 1976: 236). На рисунке И. Булычева (1856а: [Рис. 6]), изображающем стойбище оленных коряков, перед входом в ярангу видим копья, воткнутые вверх наконечниками: три слева и два коротких справа.
Привалы делали на местах, где был мох, корм для оленей. Оленей посылали пастись с одним-двумя пастухами, основной задачей которых было защитить стадо от волков (Беретти 1929: 48). Ездовых животных могли на ночь и просто привязывать (Гурвич 1983: 101). Если существовало опасение, что олени вернутся к стаду, то их на ночь не распрягали (Богораз 1991: 33). Когда предполагали, что по пути не будет достаточно корма для оленей, то его везли с собой (М-в 1877. № 47: 386; Богораз 1900. № 145: 388), использовав в качестве мешков для него, к примеру, одежды (Богораз 1899: 356). Костры, в отличие от коряков, на привале могли не разжигать (Богораз 1991: 108). Это странно выглядит, поскольку костер считался охранителем от злых духов, которые господствовали в темное время суток (Вдовин 1977: 133). Возможно, данное поведение объясняется отсутствием топлива в тундре (Тан-Богораз 1958: 82). С другой стороны, корякская сказка упоминает, что чукчи в лагере сидели в «палатках» с кострами (Jochelson 1905. № 6: 137; ср.: Стебницкий 1994: 24). Караул на бивуаке не ставили, никаких укреплений не возводили (Воскобойников, Меновщиков 1959: 432). Лишь заметив чужака, спрашивали, кто он (Bogoras 1918. № 23: 95).