Военное просвещение. Война и культура во Французской империи от Людовика XIV до Наполеона
Шрифт:
Глобальные театры военных действий имели большое значение для европейских сил, стремящихся сохранить и расширить свои интересы. Соперничество между Францией и Великобританией было особенно ожесточенным, и Британия под руководством Уильяма Питта (1708–1778) переняла агрессивную национальную стратегию изъятия, или ослабления всей Французской империи. Окончание Семилетней войны ознаменовалось серьезным успехом для Британии. Французы уступили Испании Луизиану (к западу от Миссисипи), а также остальную Новую Францию, за исключением крошечных островов Сен-Пьер и Микелон. Франция вернула захваченные французские торговые посты в Индии, но все оборонительные сооружения были разрушены, чтобы не осталось прочного военного присутствия. Это позволило Британии доминировать на субконтиненте. Королевский военно-морской флот захватил все французские владения в Западной Африке, вернув по Парижскому договору 1763 года лишь остров Горе. Франция сохранила Гваделупу, Мартинику и Сент-Люсию, захваченные Британией в 1759 и 1762 годах соответственно, но уступила Англии Доминику, Гренаду, Тобаго, Сент-Винсент и Гренадины. Война за независимость США (1775–1783) стала тяжелым ударом для Великобритании: Франция вернула Сенегал и Тобаго. Позднее наполеоновские победы принесли Франции новые территории, хотя
Империя и диаспора во многом влияли на карьеру военных. Одни, например Шарль-Эктор, граф д’Эстен (1729–1794), служили одновременно в армии и военно-морском флоте и участвовали в сражениях по всему миру, начиная с Европейского континента во время Войны за австрийское наследство и Индии во время Семилетней войны и заканчивая странами Карибского бассейна и Северной Америкой во время Войны за независимость США. В подобных случаях военные офицеры, помимо своих военных должностей, занимали ряд важных позиций. Они становились губернаторами колоний, дипломатами, исследователями, картографами и псевдоэтнографами, которые делились ценной информацией об иностранных землях, лидерах, культурах и армии. Они писали заметки о путешествиях, навигационные журналы, работы по этнографии и мемуары (эссе об изучаемых объектах, а не биографическое повествование) о культуре, политике и торговле различных групп коренного населения. Помимо опубликованных трудов, бесчисленные отчеты, дневники и предложения хранятся в архивах Исторической службы обороны (Service historique de la defense), Национальном архиве (Archives nationales) и Национальном зарубежном архиве (Archives nationales d’outre-mer), а также в местных и национальных архивах в Канаде, Британии и других странах по всему миру. Потрепанные и рваные, в следах морской воды, пота и плесени, эти документы рассказывают историю Военного просвещения, которая включала разделение между центром и периферией, между метрополией и колониями.
Французские военные находились в неоднозначных и во многом невнятных отношениях с империей. С одной стороны, они по определению поддерживали империю, поскольку были посланы за границу исследовать и защищать территории, поддерживать торговлю и альянсы. С другой стороны, многие выступили против европейской культурной и колониальной гегемонии, став частью движения, которое не было в ней заинтересовано и иногда оказывалось критически настроено по отношению к империи [42] . Их сочинения отражают обе точки зрения. В то время как некоторые военные, служившие за рубежом, погрязли в евроцентричных стереотипах, принижавших культурных и этнических «Других», многие militaires philosophes (военные-философы) настаивали, что культурное сознание и компромисс важны как со стратегической, так и с этической, человеческой точки зрения. Эти люди в ходе взаимодействия с властями и коренными жителями не только оценили и переняли континентальные рамки Военного просвещения, но и сформировали новое понимание и новые темы. С точки зрения этой группы, французские военные, служившие по всему миру, не должны были «просвещать» других: их задачей было просвещаться самим благодаря релятивистскому пониманию и признанию местных особенностей и норм цивилизации.
42
По теме разных реакций на Французскую империю XVIII века среди прочего см. [Muthu 2003; Pitts 2005; Dobie 2010; Agnani 2013].
Это последнее мировоззрение преобладает в рукописных источниках, используемых для написания данной книги. Они отражают лингвистическое, культурное и военное смешение, которое происходило по мере того, как французы вели переговоры, вступали в союзы и войны с различными коренными народами. Эти архивные открытия подкрепляют ревизионистский нарратив европейского колониализма раннего Нового времени. Все больше ученых признают, что триумфалистская «испанская модель» тотального завоевания с помощью ружей, микробов и стали, продвигаемая испанцами и позднее Джаредом Даймондом, в историческом образе колониализма преобладала, но в значительной степени она неточна для всего, кроме конкистадоров [43] . Она «не всегда и даже не большую часть времени была историей прямого “завоевания”, а скорее это история убеждения, уговоров и принуждения коренных жителей с целью завладеть их ресурсами и продемонстрировать силу по имперскому приказу или хотя бы в интересах империи», – пишет Уэйн Ли [Lee 2011: 2]. Документы из Французского военного архива подтверждают, что
43
См. [Даймонд 2022]. Работы, которые опровергают такое видение испанской модели, включают [Restall 2004; Hassig 2006; Matthews 2007].
…местные жители стали ключевыми факторами успеха или поражения империи. Отнюдь не простые жертвы, эти люди поняли, как извлечь выгоду из имперских маневров: они могли найти работу и получить прибыль в роли союзников или воспользоваться интересами и силами империи против своих традиционных врагов. В действительности имперская «экспансия» зачастую была иллюзорной, и способность европейцев осуществлять военное присутствие полностью зависело от локального сотрудничества. В свою очередь, этот кооперативный процесс влиял на военные действия и дипломатические практики, разработанные с целью определить и установить суверенитет и контроль как локально, так и в Европе. Новые культуры власти и культуры войны родились в ходе многочисленных суровых столкновений по всему миру [Ibid.: 1].
В целом эти столкновения XVIII века нельзя расценивать как аккультурацию евроцентрического, империалистского типа: высшее европейское «мы» против коренных «их» или «Других», оправдывающее цивилизаторскую миссию, или «бремя белого человека». Вместо того чтобы придерживаться подобных структуралистских противопоставлений, ученые-ревизионисты подчеркивают прочную взаимосвязь и кросс-аккультурацию в постоянно меняющемся мире взаимных потребностей. Эта герменевтическая точка зрения описывает
44
См. [White 1991]. Ученые оспаривали и продолжают оспаривать видение «средней почвы» Уайта и ее применимость в изучаемых им регионах. Уайт рассматривал некоторые из этих критических дебатов в предисловии к 20-му юбилейному изданию своей книги, опубликованному «Cambridge University Press» в 2011 году. На тему отношений французов с американскими индейцами и ведения войны в этот период среди прочего см. [Crouch 2014]. Также см. [Balvay 2006; Havard 2003; Starkey 1998].
Рассматривая эти условия, важно понимать различные политические интересы, которые касались вопросов Военного просвещения. Например, в Северной Америке (Канаде и Луизиане), Индии и Африке никогда не стоял вопрос о том, чтобы коренные жители стали гражданами Франции. Индия и Африка никогда не были колониями как таковыми, а в североамериканских поселениях альянсы (или рабство) и боевые заслуги коренных жителей никогда не приводили к дискуссиям о военной службе и гражданстве. В Сен-Доминго сложилась абсолютно другая ситуация. Военная и политическая служба там находилась в конфликте с вопросами расы, экономического статуса и гражданства [45] . Жители Сен-Доминго и континентальные офицеры, служившие на острове, сформировали конкурирующие определения тем Военного просвещения, таких как sensibilite, чтобы повлиять на политику короны и общественное мнение.
45
См. среди прочего [Garrigus 2006; Garrigus 1992].
Автор этой книги стремится очертить образ Военного просвещения и методологию его изучения, создав плодородную почву для продолжения исследования темы во Франции и за ее пределами.
Военное просвещение было обширным и эклектичным феноменом. Его эклектизм также требует разнообразной методологии, которая выходит за рамки границ «войны и общества» и объединяет аналитические и доказательные парадигмы разных дисциплин: литературы (философские притчи, поэзия, романы) и исполнительских видов искусства (театр и комическая опера); изобразительного искусства (живопись); философии (сенсуализм, моральная философия); истории (военной, интеллектуальной, культурной, гендерной, расовой, медицинской, колониальной) [46] . Необходимо одновременно изучить множество первоисточников, таких как военные трактаты, мемуары и переписки (архивные и опубликованные); королевские законы и постановления; труды по моральной философии и политической теории; газеты; произведения живописи; популярные пьесы; и песни. Техники внимательного чтения позволяют обнаружить взаимосвязь языка и тем в различных медиа, особенно в рукописях мемуаров и переписке, хранящейся в военных архивах Исторической службы обороны [47] .
46
По теме войны и общества см. [Anderson 1998; Best 1998; Black 1991; Black 1994; Black 2006; Corvisier 1979; Tallett 1997]. Помимо упомянутых во введении ученых, ряд историков сыграли важную роль в продвижении культурного исследования войны. Среди них – Джон Киган, Виктор Дэвис Хансон, Джон У. Дауэр, Ричард У. Кэпер, Кеннет М. Поллак, Ральф Д. Сойер и Рональд Такаки.
47
См. серию исследований 1М Исторической службы обороны [Drevilion, Guinier 2015].
Исследования в этой книге затрагивают военную мысль и распоряжения Версаля, а также практики, которые применялись в зонах боевых действий исходя из личных решений, экспериментов и нарушенных указов. Многие люди и группы – женщины-военнослужащие, свободные цветные люди, служившие в качестве chasseurs d’Amerique Сен-Доминго, тысячи солдат – не имели голоса и в некоторых случаях оставались «невидимыми» в иерархическом обществе ancien regime (Старого порядка). Отразить их опыт – сложная задача и приоритет этой книги. Были предприняты все усилия, чтобы учесть этих людей через посредников, которые отчасти дали им голос и сделали заметными для короны, общества и потомков. Информация о тех, чьи имена и биографические данные известны, добавлена в книгу.
Хронологические и географические рамки этой книги препятствуют полномасштабному изучению всех аспектов Военного просвещения во всей французской диаспоре и трансисторического процесса военного просвещения сквозь пространство и время. Подробное изучение западноафриканских форпостов, форпостов Маскаренских островов и других мест не включено в это исследование. Глубокий анализ культуры реформ в кавалерии и артиллерии также был исключен, а содержание и результаты военно-морских реформ освещены другими историками. Источников о религии в вооруженных силах в архивах крайне мало, поэтому эта благодатная тема раскрыта не полностью. Хотя подобные источники редки и разнообразны по качеству – некоторые похожи на сухую сводку, другие подробно описывают разговоры и точки зрения, – записи коренных жителей о взаимодействии с французами включены в исследования Индии и Северной Америки. Записи французских офицеров, служивших за рубежом, особенно в Индии и Сен-Доминго, также немногочисленны и разнообразны по качеству. Небольшое количество документов этой группы образует основу наблюдений и рассуждений об опыте и идеях, возникших в ходе службы в этих географических областях. Чтобы избежать спекуляций, подобные документы были проанализированы наряду с другими первичными и вторичными источниками, чтобы лучше понять их значение.