Военные приключения. Выпуск 1

Серба Андрей Иванович

— Антон! Что с тобой?

Зачем он так волнуется? Хорошо гулять в осеннем лесу, воздух вольный, лес чистый… Только царапаются клыкастые ветки ежевики, да сильно припекло солнцем спину.

— Скорей! Он ранен!

Кто это ранен? Он, Волков? Почему ранен, когда он гуляет в осеннем лесу. Вон тянется по небу журавлиный клип, слышно курлыканье: «Прощай, матушка-Русь, я к весне возвернусь».

— Режьте куртку… Скорей! Подгоните ближе машину! Держись, Антон, сейчас мы тебя… — склонился над ним Павел Романович.

А Волков смотрел в высокое, синее небо, на загораживающие его резные листья кустов бузины, казавшиеся на фоне

яркой синевы почти черными. Красиво — голубое и черное. И золотые нити. Или это радужные крути в глазах от выходящей из его тела с каждым толчком еще живого сердца крови? Может быть, ее капли почудились ему зрелой брусникой в траве?

Небо качнулось и поплыло, ушли куда то в сторону резные листья, их сменила прозрачная, неведомая глубина, манящая, звонкая, как тонкий хрусталь.

Забежав сбоку, чтобы не мешать пограничникам, которые несли Волкова на шинелях к машине с отрешенно-сосредоточенными лицами, которые бывают только у русских мужиков, когда они делают важнейшую работу на земле — пашут ее, Семенов всмотрелся в лицо раненого, уловив слабое движение его губ, склонился близко, чтобы услышать:

— Я не умру…

— Конечно, конечно, — заторопился Павел Романович, бережно помогая уложить Волкова в машину, И, вскочив на подножку, скомандовал:

— Давай пулей! Да осторожнее смотри…

Водитель молча кивнул и плавно тронул с места, набирая скорость.

Владимир Зарубин

УБИТЬ СКОРПИОНА

Приключенческая повесть

Родился в 1941 году в Щигровском районе Курской области. Работал судосборщиком на судостроительном заводе в г. Феодосии. Статьи Зарубина публиковались в «Учительской газете», журналах «Юность» и «Молодая гвардия».

Никто не знал, что это случится сегодня.

Но два человека предполагали возможность явления чрезвычайного и, опасаясь друг друга, уже несколько дней находились в нервном ожидании, стараясь скрыть свое напряжение и желая предвидеть и угадать тот кратчайший шаг, отделяющий время обычное от необычного, то критическое мгновение, когда им придется действовать, не раздумывая, потому что в миг тот позади каждого из них разверзнется пропасть с кратким названием с м е р т ь. Непонятная стихийная космическая сила вмешается в их намеренные действия и осложнит противодействие человека человеку, но эти двое, превозмогая себя и природу, сохранят полярные заряды активности до конца.

Один из них был сержантом конвойно-караульных войск, старшим наряда по охране пятерых заключенных. Рослый, русоволосый, со светлым незапоминающимся солдатским лицом, двадцатидвухлетний сержант, несмотря на то что был на голову выше и двух солдат — подчиненных, — и пятерых заключенных, зрительно как-то терялся среди них и был почти незаметен, отличаясь меланхолической молчаливостью. Но так только казалось со стороны, а каждый из пятерых заключенных, наверное, не раз ощущал, что сержантская мощная фигура синтезировалась из воздуха именно в той точке пространства, которая перед этим казалась свободной от всякого присутствия в ней человека. Фигура эта как будто вырастала из ничего

и подавляла волю великолепной невозмутимостью. Происходило это оттого, что сержант никогда не торчал перед глазами у охраняемых, но стоило кому-либо из них оглянуться или посмотреть в сторону, чтобы там увидеть сержанта и ощутить на себе его спокойный взгляд, как холодный луч голубого лазера. Ничего грозного не было в его зрачках, но лучше уж не глядеть, а отвести глаза от этого взгляда. Но может случиться, что, проявив интерес и посмотрев почему-либо в другую сторону, вновь наткнешься на этот голубой взгляд. Сержант перемещался бесшумно и невидимо.

Это отметил во время наблюдений за ним лидер в конвоируемой пятерке заключенных по кличке Скорпион. Смуглое острое лицо его с нервными сухими мышцами было сдержанно спокойно, но чувствовалось, что он вслушивается и всматривается во все его окружающее, как дирижер и композитор перед премьерой концерта, но только играть он будет не с листа, а готовит себя к великой импровизации, последним аккордом в которой прозвучит либо свобода, либо смерть.

На площадке перед входом в штольню заброшенной рудной выработки все остановились, и сержант взглядом показал одному из своих товарищей, где тому занять место для охраны, пока третий солдат, засветивший фонарь, пошел обследовать штольню. Так было положено по Инструкции.

Добыча в этих шахтах была давно прекращена, и местность уже почти потеряла следы человеческого внедрения, заросла травой и кустарником, только перед самым входом в штольню широкая площадка еще не имела почвы для растительности, да в саму штольню была вправлена прочная бревенчатая рама, много лет предохранявшая ее от разрушения. Существовало мнение, что когда-то здесь добывали стратегическое сырье, но то ли иссякли его запасы, то ли были найдены другие, более богатые месторождения и добыча здесь стала невыгодна, — разработки прекратились. Но теперь что-то изменилось и кто-то вспомнил об этих шахтах, и с дальнего материка, из еще более далекого столичного мира науки и экономики послали сюда человека для повторной разведки и исследования чего-то, во что ни сержанта, ни тем более заключенных посвящать никто не собирался.

— Перекурим, начальник? — Щуплый по прозвищу и по комплекции заключенный заискивающе посмотрел на сержанта. Он был самым бойким и разговорчивым в группе, принадлежал к тому типу людей, для которых общительность и веселость компенсируют недостаток ума и физической силы. Эти люди, почти всегда присутствуя в центре или неподалеку от всего совершающегося в жизни, удачно избегают больших неприятностей, у них нет воли, но огромное любопытство и желание быть на виду приводит их иногда к таким ситуациям, в которые они, затянутые как мусор в воронку, погружаются и, не имея силы выплыть, вращаются по наклонной поверхности в беззаботных мечтах на удачу и счастье.

Остальные трое не имели характерных примет, если не считать приметой окончательную деградацию личности, явно выраженную после многолетнего и неоднократного пребывания в заключении. Они привыкли к такому состоянию жизни и не заботились о ее перемене, да и сама перемена в перспективе виделась им как последующее заключение, только не в этой, а в какой-то другой колонии.

— Курите, — сказал сержант, прислонившись к каменной глыбе на краю площадки.

— Угостишь? Я на присланных мне сигарах кончики не обрезал — так и остались нераспечатанными в кабинете.