Военные приключения. Выпуск 4
Шрифт:
— Похоже, на восток идут.
— Куда еще им идти. Русские корабли возле их пятьдесят первого штата. Так палестинцы называют Израиль.
Что-то темное мелькнуло навстречу в вуальке близкого облачка, и самолет вздрогнул, словно его ударили по фюзеляжу. Пассажиры загомонили. Стюардесса быстро прошла из хвоста самолета в кабину пилотов, но сразу же вышла, подчеркнуто спокойно сказала по-русски:
— Пожалуйста, все оставайтесь на своих местах.
«Нечто», так напугавшее пассажиров, оказалось израильским «фантомом». Развернувшись, истребитель летел поодаль, параллельным курсом. На его фюзеляже, ярко освещенная солнцем, четко выделялась
— Далеко летают.
— Хозяйничают, не боятся.
«Фантом» исчез и больше не появлялся.
Потом показалась белопенная полоса прибоя и потянулась пестрая с высоты дельта Нила, исполосованная каналами, усыпанная крохотными пятнышками построек.
V
Каир оглушил жарой. Солнце тут было белое, ослепляющее, и Туликов со знакомой по дальним походам печалью вспомнил всегда ласковое московское солнышко.
Аэропорт, стеклянный, комфортабельный, напоминал восточный базар — так же многокрасочен и многолик. Ходили женщины, закутанные по глаза, ходили женщины, одетые так, что, казалось, на них, кроме огромных очков да маленьких туфель, ничего больше и не было. Слонялись по аэропорту степенные европейцы в модных костюмах, отглаженных до жестяного блеска, и другие — шустрые, в джинсах и шортах, с тряпочками-шарфиками на потной груди. Египтяне-рабочие отличались от всех своими мешковатыми галябиями, неторопливостью и какой-то усталостью в глазах. Они казались роботами, равнодушными ко всей этой аэропортовской, чуждой им суете. Особняком сидел богатый саудовец в белом платке, с транзисторои в руках. Он высокомерно поглядывал на людей и строго — на четырех своих жен, на кучку детишек — мал мала меньше.
Все это Туликов разглядел, пока проходил через здание аэропорта к выходу, к стоянке машин. Их встречали. Немолодой человек с темным, как у египтян, лицом протянул руку и коротко представился:
— Губарев.
И неожиданно радостно улыбнулся:
— Как там в Москве?
— Туман, — сказал Прохоров. — Рейс отложили…
— Туман?! — изумленно воскликнул Губарев, словно впервые услышал о таком явлении природы. — Надо же, туман! — И посерьезнел: — Что ж, отдохнете после полета?
— А мы не устали.
— Тогда можем ехать. Корабли уже в Хургаде.
Ехали в светло-серой «Волге». Водитель — молчаливый египтянин — раскрыл дверцы и стоял в ожидании, пряча грустную улыбку.
Прохоров кивнул шоферу и полез на переднее сиденье.
— Иван Прохорыч, — сказал Губарев, — не по чину впереди-то.
— Это почему?
— Старшие по званию, вообще уважаемые люди сзади сидят. А впереди для египтян это уже не начальник.
— Обойдусь, — буркнул Прохоров, захлопывая дверцу. — Спереди лучше видно.
Через два часа они были в Суэце. Там и тут еще высились остовы разрушенных домов. Кое-где на них висели люльки строителей.
С окраины города они увидели в отдалении Суэцкий канал. Точнее, не канал, а мачты кораблей, застрявших тут надолго, если не навсегда, и ярко освещенную вечерним солнцем белесую полосу высокого противоположного берега. Эта полоса и была знаменитой линией Барлева, до осени прошлого, 1973, года «неприступной» обороной израильтян.
— Всерьез окопались, — сказал Прохоров. — Тридцатиметровые валы, доты, дзоты, бетонированные отсеки для отдыха солдат. Рассказывают, будто наблюдатели сидели, словно диспетчеры на вокзалах, — во вращающихся креслах. С комфортом устроились…
— В креслах много не навоюешь, — сказал Туликов.
— Не скажите. Оборона была серьезная. А комфорт — от уверенности. И еще от жиру. Деньги-то несчитанные, чего же себе отказывать?
Дорога вывела к берегу Суэцкого залива и побежала вдоль него, пересекая обширные пески. Справа горбатила горизонт самая высокая в этих местах гора с необычным названием — Атака, слева в знойном мареве виднелся берег Синайского полуострова.
— Может, потому их и сбили, израильтян, в прошлом году, что зажирели, — сказал Туликов.
— Не потому, — уверенно ответил Прохоров. — Египтяне, по сути дела, ведь не выиграли прошлогоднюю, октябрьскую, войну. На мой взгляд, это была с их стороны не более как авантюра.
— Как же так, Иван Прохорыч, — удивился Туликов, — это же общеизвестно: октябрьская война показала способность арабов дать отпор, сбила с израильтян спесь.
— Все так. Однако надо и самому анализировать. Израильтяне уже доказали, что их наскоками не возьмешь. Агрессора можно было изгнать, только если всем арабским странам действовать по единому плану. А египтяне перешли в наступление без всякого плана, даже не согласовав свои действия с союзниками. Благодаря самоотверженности рядовых солдат им удалось сбить израильтян с линии Барлева, отбросить их от канала. А потом? Потом они затоптались в пустыне, не зная, что предпринять дальше. В результате израильтяне сами форсировали канал, оказались на западном его берегу, осадили Исманлию и Суэц…
Дорога то убегала от берега Суэцкого залива к невысокой гряде гор, то подступала к самой воде, залитой солнцем, зеленовато-голубой. Иногда машина выскакивала на скалистые красноватые обрывы, и снова узкую полоску дороги с обеих сторон сжимала всхолмленная пустыня, испещренная белыми пятнами солончаков, редкими серыми кустами саксаула и тамариска.
VI
Весь день было страшное пекло. Акваторию порта, опустевшую раскаленную Хургаду, будто захлопнули стеклянным колпаком. Горизонт исчез, затянутый блеклой пеленой, казалось, и горы, и пустыня, и само море дымятся, готовые самовозгореться, вспыхнуть. К надстройкам невозможно было прикоснуться. Мичман Зубанов прекратил малярные работы и пошел докладывать об этом командиру корабля.
— Ничего, боцман, жара — не самое страшное в этих местах, — успокоил его Дружинин. — Вот если пыльная буря…
— Но ведь послезавтра…
Послезавтра кораблю предстояло выйти на боевое траление, а вид его после дальнего океанского перехода был непригляден: краска на бортах выцвела и облезла, надстройки пестрели проплешинами. Форштевень обтерся о волны до того, что проступивший сурик придал ему рыжеватый оттенок, словно корабль, как и люди, загорел под тропическим солнцем. Не привести в порядок корабль значило послезавтра так и выйти на траление.
— Красить будем позднее, боцман, когда спадет жара, а пока делайте все остальное.
Работы было много: получили на плавбазе новый трал, и надо было его готовить, требовалось осмотреть и привести в порядок трал-балки, различные устройства, такелаж.
Боцман заспешил к выходу, распахнул дверь и замер у порога. То, что увидел, напугало: над дальней грядой гор гигантским занавесом поднималась багровая пелена, вечернее солнце просвечивало сквозь нее зловещим кровавым глазом.
Зубанов заторопился обратно к каюте командира.