Военные рассказы и очерки
Шрифт:
— Село Крицы будет через три деревни. Как минуешь Осьмушкино да пройдешь Доезжалово, попадет тебе такая роща, сынок…
— Я спрашиваю, как у них там положение?
— Положенье что ж? Положенье у всех такое, что лучше в гроб. В Осьмушкине осталось шесть дворов, в Доезжалове три, а в Крицах небось и одного нету.
Отправились в Осьмушкино. Неподалеку от села завернули в хуторок. Пожилая женщина высунулась из окна и крикнула им:
— Чего ходите? Немцы ездят как раз по этой дороге.
— Мимо хутора? —
— То-то что и есть — мимо хутора. Заходите покушать.
Морозов сказал:
— Не, нам вооруженье требуется. Мы все нашим оставили, а теперь видим — без вооруженья скучно.
— Да заходите ж.
Зашли. Женщина угостила их кашей, показала троих ребят, сидевших в погребе. Была она тревожна — боялась за детей и за двух коров, из-за которых не покинула хуторка… Она даже пива своей варки налила им по большой кружке.
— Порежут фашисты. И коров моих порежут, и детей. Куда мне деваться? Они все время завертывают ко мне, да днем, вишь, торопятся… а как ночь придет, порежут.
— Чего им не порезать, — сказал Корольков спокойно, — у них на нас жалости нету. Товарищ сержант, — обратился он к Морозову, — здесь бой принимаем али на дороге?
— Ишь ты, не терпится! — воскликнула в страхе пожилая женщина, а Морозов, утешая ее, сказал:
— Отправились.
И пошли они дальше.
Миновали стороной Осьмушкино, от которого осталось действительно несколько изб, и вышли на широкий проселок, окаймленный березами, чисто вымытыми дождем.
По дороге в тощей повозке ехал еще более тощий старик, понукая серую и маленькую лошаденку. Попросили старика, чтобы подвез.
— А садитесь, — сказал вяло старик, — мне что.
И разговориться не успели — видят: навстречу три повозки, и в них битком набито немцами.
— Хорошая встреча, — воскликнул Корольков.
— Кабы свободны мы были, — сказал Морозов, — а то ухлопают, кому знамя достанется?
— Еще посмотрим, кого кто ухлопает.
Между тем старик, видимо привыкший уже к боям, поспешно свернул в березы. Немецкие повозки тоже остановились. Морозов решил, что единственный выход — брать на хитрость. Сержант с винтовкой наперевес бросился вперед, крича:
— Взвод, за мной! Сдавайся, немец!
Несколько гитлеровцев бросились бежать, но человек восемь залегли и открыли огонь.
Залег и Морозов.
Выстрелом разбило карабин у Королькова и ранило его в руку. Гусев стал перевязывать приятеля, а Морозов, разозлившись, схватил гранату и встал… Немцы бросились бежать. Морозов — за ними, кидая гранаты. Он бежал за ними метров двести.
Когда он вернулся, Корольков стоял на ногах, прислонившись к березе и придерживая правой рукой разбитую левую. Морозов, чувствуя себя виноватым, сказал:
— Зря мы сюда направились. Надо бы тебя послушать, Корольков.
И тут только он разглядел лицо Королькова. Оно, несмотря на рану, вызванную ею боль и бледность, наполнено было таким торжеством, что Морозов не мог не подивоваться. Корольков сказал:
— Почет событию. Разве мы в болоте могли бы их столько уложить? В честь сына… Пойдем.
И они пошли мимо убитых фашистов.
Корольков сказал:
— Ну, ребята, большой у меня нынче домашний праздник, в толстый колокол звоню. Не грех бы выпить чарочку простого. — И добавил — Теперь вы без меня пойдете, а я уж как-нибудь к нашим вернусь. Прости, товарищ сержант, если чем обидел.
— Бог простит, — ответил сержант шутливо, и они обнялись.
Корольков повернул к подразделению, а Морозов и Гусев направились лесом дальше, на восток.
К полудню небо, как и вчера, огрузло тучами. На листья посыпался дождь.
То и дело вспоминая подробности схватки, ранение Королькова и его удивительный характер, они лезли через поваленные и гнилые деревья с опавшей корой, переходили поляны, кочки…
Птицы без обычной боязни нехотя поднимались из кустов, понимая, что людям теперь не до охоты.
Поздней ночью они вышли к Доезжалову.
Точнее сказать, Морозов только смутно был уверен, что перед ним Доезжалово. Ночью все села похожи одно на другое, и если на пашне, утомившись, делаешь огрех, обойдешь сохою участочек, то где в ночи в военное время загрязненному, затоптанному усталостью правильно определить направление?
Они стояли долго. Мелкий дождь сыпался на них. Хотелось сесть, уснуть.
— Приказывай, товарищ начальник, — решился наконец вымолвить Гусев.
Они осторожно — насколько можно быть осторожным при таком утомлении — двинулись вперед в темноте.
Колодец — и колодец вроде бы из доезжаловских…
Приблизились…
Немецкий часовой, не окликнув их даже, пустил очередь из автомата.
Они ответили.
Задребезжали стекла, послышались крики. Выстрелы немцев стихли. Опять шум дождя, едкое безмолвие деревни.
— Что-то немец больно нервный в этих местах, — сказал сержант, неуверенно делая шаг вперед.
— Отопрел. Ему ленинградский климат отсек окорока. Разрешите, товарищ сержант, проверить обстановку.
— Не торопись. Происшествий впереди будет много.
Они шли, переговариваясь шепотом. И вдруг из высокой и словно бы складчатой тьмы услышали вопрос:
— Ктой-та? Наши?
— Ваши, — ответил, радостно смеясь, Морозов. — А ты кто?
— А я Савелий.
— Ну, иди ближе, Савелий.
Совсем маленький, куда ниже Гусева, человечек обозначился возле них. Швыркая носом, он ощупал их и сказал весело:
— Двое. А страху-то на врага напустили, как сотня.
— С чего это немец-то у вас такой нервный? — повторил Гусев. — Боится чего, что ль?