Военные загадки Третьего рейха
Шрифт:
Керстен впервые услышал о миссии Бернадотта в середине декабря. Теперь Шелленберг известил меня, что он решил связаться с Бернадоттом на более или менее официальном уровне. Обсуждая безобидный вопрос о передаче военнопленных, он смог бы затронуть все важнейшие аспекты мирных переговоров. Шелленберг упомянул о том, что граф Бернадотт просил о личной встрече с Гиммлером. Так что возложенную на меня задачу получить астрологическую информацию относительно возможности мирного урегулирования следует считать крайне важной и первоочередной.
В Ялте полным ходом шла конференция глав союзных держав, а население Берлина готовилось к обороне города. По всей Германии вооружались и обучались ополченцы фольксштурма, дабы защитить гитлеровский «тысячелетний рейх».
Керстен
По завершении моего разговора с Шелленбергом один из его людей проводил меня на вокзал Лертер, где я встретился с доктором Говертсом, только что вернувшимся из Стокгольма. Это была приятная встреча, ибо мы могли вместе отправиться в Гамбург и по дороге обменяться новостями.
Вокзал являл собой картину ужасающего бедствия, которое еще больше усугублялось январским морозом. Все помещения были забиты беженцами. Больные и раненые лежали на полу посреди умирающих в ожидании мест в переполненных поездах. И мы до своих мест в вагоне смогли добраться лишь через опущенные окна — совсем как молодые кавалеристы. Это путешествие, как и все путешествия в те дни, было сущим мучением и пыткой.
Говертс по приезде в Берлин не появился у Шелленберга, а предпочел сначала поговорить со мной. По правде сказать, нас с ним уже не слишком волновало, как будут развиваться события. Из-за постоянных колебаний Гиммлера момент устранения Гитлера и создания нового правительства был упущен. Народу Германии в ближайшем будущем предстояло до конца испить горькую чашу поражения.
В Гамбурге мы узнали, что Гиммлер серьезно болен. Сначала говорили, что у него всего-навсего грипп. Его личный врач, профессор Гебхардт, тоже заболел. Но, как оказалось, у Гиммлера было нервное истощение, ион отлеживался в Хоэнлихене. Главной причиной его болезни были все ухудшавшиеся отношения с Гитлером.
С конца 1944 года между Гиммлером и Гитлером стала нарастать напряженность, а Мартин Борман делал все возможное, чтобы ее усилить. Гиммлер боялся интриг Бормана и подозревал, что тот намерен его свергнуть. А когда группенфюрер СС Герман Фегелейн, офицер связи Гиммлера в ставке Гитлера, женился на сестре Евы Браун — из чисто практических соображений, разумеется, — Гиммлер и впрямь заподозрил что-то недоброе. В ту пору чуть ли не каждую неделю доктор Рудольф Брандт или Шелленберг заваливали меня вопросами относительно разлада между Гиммлером и Борманом. Восемнадцать месяцев назад я уже составил гороскоп Бормана, теперь же Гиммлер счел необходимым получить его с подробнейшими комментариями.
Отношения между этими людьми прежде были вполне доброжелательными, но в 1943 году, когда Гиммлер был назначен министром внутренних дел, отношения стали натянутыми. Борман почувствовал возможного соперника, и вскоре между этими нацистскими сатрапами начались раздоры. Преемник Гесса и лидер партии Борман имел огромное влияние на Гитлера, и вскоре ему удалось стать между фюрером и Гиммлером.
Гиммлер очень боялся Бормана и перед каждой встречей с ним выспрашивал меня, не существует ли опасности, что он будет арестован своим соперником. Из-за Бормана Гиммлер не решался сократить своих телохранителей, хотя солдаты нужны были фронту. Очередной уловкой Бормана с целью удалить Гиммлера из Берлина, а следовательно, отдалить от Гитлера, стало его назначение командующим группой армий «Вейхзель» на Восточном фронте.
Примитивность мышления Гиммлера была поразительна. Хотя он и боялся Бормана, но так и не сумел до конца разгадать его плутней. Поначалу ему в голову не приходило, что Гитлер может его отрешить от всех дел. Он пребывал в полной уверенности, что фюрер лоялен к нему, до того момента, пока тот не назначил своим преемником Деница. И это тоже была хитрость Бормана с целью держать на безопасном расстоянии дивизии СС, многие из которых все еще сохраняли боеспособность. Пока Гиммлер был вхож к Гитлеру, он представлял угрозу для Бормана. После назначения Деница его можно было сбросить со счетов.
Единственным реальным соперником теперь был только Геббельс. И Борман не остановился бы и перед физическим его устранением, если бы в том появилась нужда.
Гиммлер потерял покой, узнав, что он еще с 20 июля 1944 года подозревается в том, что закрыл глаза на готовившийся заговор полковника Штауфенберга. За этой «клеветой» также стоял Борман, пытавшийся убедить Гитлера не только в некомпетентности Гиммлера, но и в его неблагонадежности.
До поры до времени Гиммлер отказывался верить, что Борман настолько подл и низок, хотя давно уже знал из его гороскопа, что тот представляет для него реальную опасность. Казалось бы, враждебность Бормана должна была продемонстрировать Гиммлеру непрочность его положения и побудить его осуществить свой план — арестовать Гитлера и приступить к переговорам. Но вместо этого, после неудач на Восточном фронте, Гиммлер лежал в Хоэнлихене, как считалось, с гриппом. На самом деле он был совершенно подавлен и постоянно плакал. Он просил Феликса Керстена немедленно приехать к нему. Но Керстен был поглощен своими делами в Стокгольме и не спешил на выручку Гиммлеру. Прошло четыре, а то и пять недель, прежде чем Керстен прибыл со своим «судьбоносным для Германии планом». Он убеждал меня отправиться с ним к Гиммлеру, рассчитывая на мою помощь в осуществлении своих корыстных замыслов. Мирные переговоры уже не интересовали Керстена. Он привез из Швеции длинный список лиц, находившихся в заключении, и теперь хлопотал об их освобождении. Вопрос об освобождении шведов и евреев уже обсуждался вместе с вопросом о возможности перемирия — 19 февраля, когда Шелленберг с согласия Гиммлера принимал графа Бернадотта. Керстен же преследовал свои сугубо личные интересы — он стремился обрести за границей друзей, которые смогли бы поддержать его деловые начинания.
Гиммлер у последней черты
Последний год войны для меня был особенно мучительным; многие из моих друзей умерли, кто своей смертью, кто от рук палачей. Но тяжелейшие испытания были еще впереди. Чтобы Гиммлер мог в любой момент связаться со мной, гестаповцы доставили меня вместе с моими инструментами и книгами к «месту моего временного проживания», как они выразились, в Гарцвальд. Эфемериды, диаграммы, звездные хронометры — все, что было необходимо в моей работе, разместилось в комнате, которая освободилась после отъезда в Стокгольм фрау Керстен. Эта комната была мне предоставлена еще и потому, что там был установлен телефон, напрямую связывающий с Гиммлером и другими важными персонами; такой привилегией по распоряжению рейхсфюрера пользовался Керстен. Помимо всего прочего моя комната было очень удобна для совещаний и встреч.
2 марта Керстен прилетел из Стокгольма в Берлин и тотчас приехал в Гарцвальд. Мне пришлось сделать для него целую пачку толкований в связи с «политической задачей всемирной важности». Прямо с порога Керстен объявил: «Отныне судьба Германии покоится на моих слабых плечах». Я улыбнулся на это замечание. Гиммлер все еще был болен, и Керстен ежедневно ездил к нему на машине, присылаемой из штаба Гиммлера, для проведения сеансов массажа в руководимой профессором Гебхардтом больнице в Хоэнлихене.