Воевода Шеин
Шрифт:
Михаил Шеин не пустился во взаимные оскорбления, он спокойно произнёс:
— Я готов с тобой биться один на один. Принимай вызов.
Ян Потоцкий закусил губы и промолчал.
— Вот я и говорю, — продолжал Шеин, — если ты, пан гетман, пробьёшь своим лбом крепостную стену, то тебе лично мы позволим войти в Смоленск.
И Михаил Шеин повернул коня и поскакал с Анисимом к Фроловским воротам. Потоцкий и Сапега посмеялись вослед: победители всегда веселы.
На другой день с утра поляки начали очередной приступ. Ночью с западной стороны они подтащили к крепости десятков пять штурмовых лестниц. Стреляя из пушек по бойницам, пушкари
Воины Яна Потоцкого ещё несколько раз попытались овладеть хотя бы малым участком стены, но им это так и не удалось. Хроники той поры отмечали: «Через несколько часов Потоцкий начал приступ, который был отражён смолянами без потерь для себя и с великим уроном для осаждающих. Тогда Потоцкий велел разбивать башни, по разрушении которых хотел снова предпринять штурм, но сильный дождь помешал исполнить его намерения».
После неудачных военных действий Ян Потоцкий передал Шеину через своего парламентёра, что если Смоленск желает мира, то Шеину надо вести переговоры с королём Сигизмундом. Но Шеин не стал добиваться встречи с королём. При Михаиле теперь был мудрый советник — ясновидец Сильвестр, и воевода спросил его, когда они стояли на крепостной стене и смотрели в сторону Москвы:
— Ведаешь ли ты, что скажет нам Сигизмунд о мире?
— Ведаю, брат мой: не жди от него милости. Он жаждет одного: захватить Смоленск под своё крыло.
— И даже в том случае, ежели Москва присягнёт Владиславу?
— Да. Он и думать не желает, чтобы сын владел Смоленском.
— Всё бы ничего, выстояли бы мы перед супостатом ещё год, ежели бы у нас был корм. Не продержаться смолянам ещё год — голод задушит.
— Анафему надо слать Димитрию Шуйскому за то, что отдал Дорогобуж полякам. Туда запасов было свезено столько, что на два года хватило бы смолянам до сытости, — поделился тем, что знал о Дорогобуже, Сильвестр.
В первые дни осени десятого года до смолян дошли вести о том, что державой теперь, в междуцарствие, правят бояре во главе с князем Фёдором Мстиславским. Семеро их стоят у власти. Народ нарёк это правление Семибоярщиной. И в первые же дни своего правления Семибоярщина принялась собирать посольство под Смоленск. Говорили потом, что это было истинно «великое посольство». Никогда ни к кому в прежние годы Русь не посылала послов от «всей земли»! Никогда не было в посольстве столько именитых и очень именитых россиян. Всего собрали под Смоленск 1242 посла и посланника. Во главе этого посольства были поставлены митрополит Филарет — в миру князь Фёдор Романов, князь Василий Голицын и боярин Захар Ляпунов.
Начались сборы «великого посольства» в дорогу. И оказалось, что только возничих, боевых холопов, писцов, стольников и другой челяди набралось более четырёх тысяч человек. По всей Москве готовились сотни колымаг, возков, телег, а к ним — тысячи коней. И лишь один россиянин из властных лиц был против такого посольства, он требовал сократить его по крайней мере в двадцать раз. Это был патриарх всея Руси Гермоген, сам в прошлом славный воин. Прозорливый воитель за веру усмотрел в этой затее Семибоярщины злой умысел. Он понял, что этот злой умысел дорого обойдётся державе. Гермоген пришёл в Грановитую палату, где заседала Боярская дума, и заявил:
— Вижу, дети мои, замысел правителей Руси в том, чтобы очистить Москву от неугодных им мужей. Одумайтесь, державные головы! Запретите Семибоярщине бросать Русь в новое разорение. И десяти послов хватит для чести Польши!
Глас Гермогена в Боярской думе оказался гласом вопиющего в пустыне. Семеро бояр-правителей не прислушались к требованию патриарха и испытали позор от провала деяний этого посольства. Семибоярщина осталась несмываемым пятном бесчестия временщиков на Руси.
Глава двадцатая
ЧЕСТЬ СМОЛЯНАМ
В ту пору, когда по дороге от Москвы к Смоленску двигалось «великое посольство», растянувшись обозом больше чем на версту, за Гжатском в мелколесье к нему пристали три мужика-подорожника — Нефёд, Пётр и Прохор. Мужики, как все россияне, что с них взять. И никто не спросил их, чьи, откуда. Двое среди челяди шли, а Нефёд обочиной дороги пробирался в голову обоза. Ему нужен был глава посольства. И он добрался-таки до рыдвана [28] , в котором ехали главы посольства князь Василий Голицын и митрополит Филарет. Рынды обратили внимание на Нефёда. Один из них крикнул:
28
Рыдван — большая дорожная карета.
— Чего тебе надо? Иди в хвост!
— Глава посольства мне нужен. Я из Смоленска, — спокойно ответил Нефёд. — Иди-ка, брат, доложи.
— Да кто тебя знает, из Смоленска ли ты?
— Скажи князю или боярину, что я от воеводы Михаила Шеина.
В это время обоз свернул с дороги на огромный луг.
— Тебе повезло. На привал идём. Сейчас увидишь владыку или князя, — сказал рында.
Проехав ещё с четверть версты, рыдван остановился, и весь обоз, въезжая на луговину, расположился табором. Из рыдвана появились князь Василий и митрополит Филарет. Разминая ноги, тяжёлой походкой они прошли в кусты и вскоре вернулись. Тут и подошёл к ним Нефёд, низко поклонился, сказал:
— Батюшка-князь Василий, владыка Филарет, пред вами воин из рати Михаила Шеина.
— Чем ты докажешь, что от Шеина? — спросил недоверчивый князь.
— А я знаю, как его коня кличут, — улыбаясь, ответил Нефёд. — Ещё супругу Марию Михайловну, детишек Катю и Ваню.
— Сын мой, мы тебе поверили, что ты от Шеина, — сказал Филарет. — Но что тебе надо от нас?
— Я только предупредить хотел, что Дорогобуж взяли поляки и в воротах на Московскую дорогу у них три пушки нацелены. Велено пушкарям стрелять во всякую рать.
— Так мы не рать, а посольство.
— Не признают. Не было от вас к ним гонца. Миновал он Дорогобуж и промчал в Смоленск. Мои люди видели гонца.
— Экая досада, — отозвался князь Василий Голицын.
— А может, это к лучшему, — заметил Нефёд.
– Послушайте, князь и владыка, меня. Какое бы ни было при вас посольство, ляхи не уйдут от Смоленска. Он нужен Сигизмунду, и потому король не снимет осады, пока голодом не уморит смолян, которым не дождаться помощи от боярской власти.