Воевода
Шрифт:
На церемонию сдачи Дерпта собрались все воеводы и тысяцкие с русской стороны и все члены городского совета Дерпта, епископ, священнослужители — с немецкой. Алексей Адашев, который ждал этого часа две недели и рьяно помогал главному воеводе в переговорах, наконец-то дождался и получил целовальную грамоту с присягой на верность Дерпта и всей Ливонской земли, освобождённой за время похода до берегов Балтийского моря, Русскому государству и царю Ивану Четвёртому Васильевичу. Адашев считал, что первый период войны завершён успешно.
Однако передача Дерпта из рук в руки чуть было не сорвалась. Епископ
— Вот государев человек боярин Алексей Адашев. Он знает вашу речь и всё изложит по-русски. Тогда и будет печать, ежели мы найдём, что всё как следует.
Епископ оставил в распоряжение Алексея Адашева немца, знающего русскую речь.
— Зовут его Кунц, он и поможет вам, — сказал Хеннинг.
Прошёл ещё один день. А на другое утро дьяк Михайлов трижды прочитал условия сдачи Дерпта и, помолившись в шатре Шуйского на пустой угол, поставил царскую печать и передал один список служителям епископа.
Спустя какой-то час ворота крепости открылись и выехал епископ Хеннинг. «За епископским поездом начали выезжать бюргеры со своими семьями в нагруженных повозках; за ними выходили военные люди с оружием... Когда они все уже удалились от города, князь приказал, чтобы к нему приехал бюргермейстер, ратманы, выборные от городских общин — провожать его самого в город».
Вскоре явились все, кого звал князь Пётр Шуйский. Он сел на коня и направился в город. За ним ехал воевода Даниил Адашев с мирным знаменем в руках, последовали все другие воеводы. Тысяцкие Степан Лыков и Иван Пономарь поставили караулы на рынке, на улицах. Наконец были распахнуты ворота замка, и вскоре над Дерптом развевалось на ветру русское знамя. Так, к концу лета 1558 года пали Нарва и Дерпт, многие другие крепости, русские войска заняли берег Балтийского моря на пространстве более ста вёрст. Продолжалось наступление на Ригу. Русские войска дошли до рубежей Восточной Пруссии и Литвы.
В эти летние дни славных побед русского войска в Прибалтике в царском дворце шло ликование. Царь Иван Васильевич лично встречал гонцов с вестями из Ливонии. Он удостаивал их царской трапезой, подносил им богатые дары. С кремлёвских стен о каждом приезде гонцов возвещали стрельбой из пушек. В тот день, когда дошла весть о взятии Дерпта, государь приказал открыть все кабаки, и там угощали москвитян водкой за царский счёт. Когда вернулся Алексей Адашев, царь устроил пир, и налил себе и Адашеву с Сильвестром по кубку морской воды и с приговоркой: «За здравие, за победу», — выпил её.
А через две недели после возвращения в Москву Алексея Адашева из Прибалтики прибыл и его брат Даниил с тысячей русских воинов. Причиной тому послужила ночная беседа братьев накануне отъезда Алексея из Дерпта. Они расположились в брошенном бюргерами богатом доме, сидели в столовой, пили пиво местных пивоваров, и Даниил поделился своими сокровенными размышлениями:
— Я,
— Но это лишь сон, Данилушка. Дома у тебя всё хорошо. Правда, когда я уезжал из Москвы в Ливонию, слухи о каком-то поветрии гуляли по стольному граду: будто то в одном краю, то в другом люди за три дня сгорали. Но ведь это слухи. А мысли-то твои о чём?
— Понимаешь, боюсь их и выразить. Жажда меня томит, братец, рвусь я в поход аж в саму Крымскую орду. И всё у меня в мыслях стройно получается. Будто войско при мне большое и, как великий князь Олег ходил на Царьград, я веду свою рать по Днепру на стругах и ладьях в Крымскую орду. И думаю, ежели Олег мог посадить на суда шестьдесят тысяч воинов и дойти до Царьграда, почему нам не попытаться? Вот какие шалые мысли у меня гуляют.
Алексей слушал брата внимательно, не перебивая и, одарённый розмыслом богаче Даниила, пришёл к мысли о том, что Даниил не на песке строит свой дом: крепкие опоры под его размышлениями. Чудом назовут этот воинский подвиг русичи, если он вломится с моря в Крым — эту неприступную твердыню, как считают крымцы, отгороженную от Руси шестивёрстным перекопом. «А что скажет царь, ежели ему выложить жажду Даниила?» — подумал Алексей, но сказал брату всё-таки о другом:
— Понятна мне твоя воеводская жажда, и ты ясно мыслишь. Возможно было бы такой поход учинить, ежели бы у нас силёнок было побольше. Великий князь Олег был тогда посильнее царя-батюшки. Да может, придёт время, когда мы войдём в Крым и разметаем Крымское ханство.
— Придёт, поди, такое время, Алёша. Ведь я только мыслями богатею, себе покоя не даю.
Однако всё повернулось так, как братья и не ожидали. Вернувшись в Москву, Алексей Адашев нашёл-таки благоприятный час поговорить с Иваном Васильевичем, рассказал ему о жажде брата побить крымцев в их логове. А закончив, заметил мимоходом:
— Да всё блажь моего брата, не так ли, царь-батюшка?
И в этот миг в глазах царя Ивана вспыхнули гнев и высокомерие.
— Не смей осуждать то, что сказано братом. Мне сие оскорбительно, Алёшка. Ну-ка, зови из Ливонии воеводу окольничего Даниила Адашева ко мне. Он моё мышление подтвердил!
Иван Васильевич ещё бушевал, предположения всякие строил. Алексей Адашев радовался тому в душе. «Даст Бог, не Даниил, так кто-то другой пойдёт в Крым, дабы показать ордынцам нашу силу».
Но надо было выполнять повеление царя Ивана Грозного и вызывать из Прибалтики в Москву так искромётно пожалованного в окольничие брата Даниила.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
В ВОДОВОРОТЕ
Вызов в Москву показался Даниилу вовсе неожиданным. Он уже готов был отправиться с полком под Ревель, когда в Юрьев — так повелением царя стали вновь называть Дерпт — примчался гонец. Главный воевода Пётр Шуйский позвал Даниила в замок.