Воевода
Шрифт:
— Иди-иди, а с ними я разберусь...
Даниил послал Ивана Пономаря за пушками к ближним воротам.
— Давай, Ваня, быстро к Аталыковым воротам и пять пушек на двор...
— Исполню, воевода, — ответил Пономарь, сел на коня и поскакал.
Даниил в это время осматривал палаты князя Шемордана. Жалел, что не суждено с ним встретиться. Его казнили ещё при малолетнем хане и ханше Сююн-бике. Теперь вот и палаты его, самые красивые в Казани, могут разрушиться, потому как там тоже засели казанцы.
Той порой князь Микулинский распорядился
— Теперь за тобой слово, Адашев. Пушки-то ведь твои.
— Спасибо за доверие, князь-батюшка.
Даниил подошёл к пушкарям.
— Касьян, — сказал он наводчику первой пушки, — посмотри на светёлку. Красивая она?
— Красивая, воевода.
— А есть в ней кто?
— Чую, как в улье пчёл. И жалами целятся.
— Снеси эту светёлку!
— Так это мы за милую душу. — Он крикнул брату: — Эй, Киря, давай в две пушки по окнам светёлки!
Касьян склонился к пушке, поправил её, чтобы выстрелить вверх, и поднёс фитиль. Раздался выстрел.
Ядро пробило светлицу. Тут же прозвучал второй выстрел, и в светлице стало что-то рушиться, заваливаться.
— Пушкари, навести по окнам второго яруса! — распорядился Даниил.
— Так держать, — подсказал Даниилу князь Микулинский.
— А по-иному и не быть, — отозвался Даниил и добавил: — Молвил ты, князь-батюшка, что последнее слово за мною. Вот и пойду, донесу его до обречённых.
В Казани уже наступила тишина. На царском дворце взметнулся стяг Русского государства. В городе не было слышно выстрелов пищалей, пушек, лишь кое-где раздавались крики, звон сабель: русские штурмовали последние дома, занятые казанцами. Даниил шёл в этой тишине по двору, вымощенному камнем, и его шаги гулко звенели. Он подошёл к окнам, одно из которых было полуоткрыто.
— Воины славной Казани, нукеры, последний раз призываю вас сдаться на милость царя-батюшки всея Руси. Пушки заряжены, смотрят на вас. Вы слышали предупредительные выстрелы. На размышления вам счету до ста. Или сдаётесь, или мы стреляем. Раз, два, три, четыре, пять...
В это мгновение окно распахнулось, и в Даниила выпустили стрелу из лука. Но стрелка, очевидно, подтолкнули, и она улетела в сторону.
— Даниил, остерегись! — крикнул князь Микулинский.
К Адашеву бежал Пономарь, чтобы защитить его своей грудью. А Даниил продолжал считать:
— Восемьдесят один, восемьдесят два, восемьдесят три...
Вновь распахнулось окно, и показался человек с белым платком в руке.
— Выходите по одному! — крикнул Даниил.
— Но мы хотим знать, будут ли нам сохранены жизнь и свобода?
— Царь вас помилует, как миловал Тюбяк-Чекурчу и Шиг-Алея. Счёт окончен, выходите!
— Мы выходим, — последовал ответ.
— Ертаульцы, к крыльцу! Встать по обе стороны! Да заднее крыльцо перекройте! — крикнул своим воинам Микулинский.
И тотчас человек тридцать побежали исполнять волю князя. Все во дворе замерли. Минуты тянулись, как вечность. Но вот показался первый нукер — высокий, сильный воин — с платком в руке. В другой руке он держал саблю, которую бережно положил на землю. Появился второй, третий, четвёртый воин. И пошли, пошли... Многие бросали сабли со злостью, и не было в глазах смирения. Они ещё надеялись отомстить гяурам. Вышли из палат князя Епанчи из Засеки триста сорок три воина отборной гвардии хана Едигера. Они сдались потому, что знали: хан Едигер пленён. В разбитой светёлке воины Микулинского нашли семь трупов.
— Вот и всё, князь-батюшка. Моё слово прозвучало, — сказал князю Микулинскому Даниил.
— Ты настоящий воевода, — только и ответил князь. — Веди же их к царю. Это твоя добыча.
— Уволь, князь-батюшка. Мне надо к пушкам мчать, — проговорил Даниил, а сам, пройдя вглубь двора, где тесной толпой стояли женщины, сказал им:
— Идите по домам. Ничьей власти над вами нет.
Казань погружалась в сумерки. Где-то в стороне Аталыковых ворот что-то горело, оттуда несло смрадом. Всюду на улицах были русские воины, и они не знали, что делать: всё так неожиданно завершилось. Даниил с Иваном ехали по городу и оба молчали. Лишь когда услышали, как один воин сказал другому: «Щей бы сейчас с белыми грибками похлебать да к бабе под бок — вот сладость!» — Даниил нервно засмеялся и воскликнул:
— Ванюша, а ведь мы одолели сильного ворога!
— Одолели, побратим. Теперь бы и правда к щам поближе, — отозвался Пономарь.
Позже русские историки писали: «Итак Казань взята, взят этот беспокойный татарский юрт, положен конец этой страшной соседке! Дорого поплатилась она за всё зло, которое в продолжение целого века наносила нашему отечеству... Велика была радость войска и, особенно, молодого царя, когда они увидели, что страшные шестинедельные усилия их увенчались наконец таким блестящим успехом».
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ВКУС ПОБЕДЫ
Русь праздновала, ликовала и гудела от всенародного веселья. Русское государство освободилось от векового страха, приносимого набегами жестокой Казанской орды, разорением городов и селений, избавилось от угона в рабство десятков тысяч русичей. Вздохнули свободно земледельцы, выводя на защищённые земли лошадей, чтобы вспахать залежи. Почувствовали полноту жизни горожане, не боясь, что налетит орда и сожжёт город.