Воин Яровита
Шрифт:
— Пошли!!!
Дружинники, держась пятерками и десятками, древками копий стали поднимать данов с земли. И над толпой, которая состояла преимущественно из мужиков, сразу же разнесся негодующий вой. Бонды и рыбаки не хотели идти на валы и кое-где они даже попробовали сопротивляться, ведь в их жилах тоже течет кровь викингов. Однако бунтарей попросту убивали и вскоре человеческая масса, подхватив щиты-павизы и длинные грубые лестницы, сбилась в кучу и направилась в сторону семитысячного города.
Поле перед оборонительными насыпями покрылось живым ковром из людей. И глядя на них с высотки, где были водружены наши знамена, можно было подумать, что это муравьи, стремящиеся в свое жилище и несущие в него щепки и траву. Однако это только иллюзия, которая исчезла сразу же, как только в городе забили
Горожане и немногочисленные хирдманы Кнуда засуетились и забегали. Человеческая волна приближалась к городу неумолимо и грозно, и остановить ее можно было только лишь перебив всех, кто идет на штурм. Но как стрелять в тех, кого ты знаешь? Как лить смолу и кипяток на головы людей из окрестных деревень? Каково это убивать соплеменника, который, возможно, является родственником призванного под руку ярла ополченца и тянет на себе лестницу под страхом гибели? Наверняка, воины ярла и жители Леддечепинга думали об этом. Значит, у многих в решающий момент дрогнет рука, а на это и расчет. Жестокий и, возможно, нечестный. Но война в принципе грязное и кровавое дело, а не поединок вождей и не шахматная партия, после которой все фигурки, вне зависимости от цвета, возвращаются на доску. Так что к чертям собачьим рефлексии и мысли о слезинке ребенка. Гуманизьм, через мягкий знак, так его и разэдак, еще не придумали, и я знаю, что нас никто щадить не станет. Даны для крестоносцев лепшие друзья, а для нас злейшие враги, которых необходимо уничтожать и загонять под ярмо. Это мое оправдание перед совестью и это моя Правда, за которую я готов биться пока не испущу последний вздох.
— Стрелки! — разнеслась над лагерем следующая команда Громобоя. — Вперед!
Сотня моих арбалетчиков и четыре десятка лучников из разных экипажей двинулись вслед за первой штурмовой волной. И тут же новый приказ воеводы:
— Воины, пошли!
Дружинники и ватажники начали движение за стрелками. Во временном лагере оставалось всего два десятка легкораненых и столько же здоровых воинов, на них охрана имущества, и еще пятнадцать человек находятся на лодьях. Не дай боги, сейчас нам кто-нибудь в спину ударит, и корабли сожжет и припасы уничтожит. Вот только некому придти на помощь Кнуду Магнуссону, внуку короля Нильса, и городу Леддечепингу, так что вешайтесь суки, к вам пришла беда.
Молча, воевода направился к валам. Мы с Вартиславом за ним. Телохранители справа и слева. Знаменосцы следом. На ходу я проверил насколько легко выходит из ножен Змиулан. Отлично — клинок готов испить кровь врагов. Мой щит у Немого. Можно подраться, но сегодня я в драку не спешу. Мое дело нынче командирское: наблюдать, руководить сотнями, координировать действия воинов и наносить удары в самое слабое место противника.
Тем временем хашар вплотную подступил к валам. Защитники города попытались осыпать идущих за пленниками штурмовиков стрелами. Но в сутолоке сделать это сложно. Ну и, к тому же, практически сразу сказали свое веское и смертоносное слово арбалеты. Залп! И не менее десятка викингов падает замертво. Жертв немного. Согласен. Вот только здесь главный фактор не смерть, а психологический эффект. Каждый вражеский боец передовой линии видит кучно летящие стрелы и ему кажется, что стрелки целятся именно в него. При этом защитник думает, что следующий болт может попасть ему в грудь или голову, а значит, он инстинктивно будет искать укрытие и надеяться на то, что кто-то другой отразит венедов и оттолкнет штурмовую лестницу. Такова психология человека и здесь ничего не изменить, а пока арбалетчики перезаряжают свое оружие, прикрытием штурмовых колонн занимаются лучники.
Первые лестницы поднялись, на миг застыли над толпой и стали опускаться на валы. Вот одна прижалась. Следом вторая. Третья. Ну и так далее. Тяжелые лестницы замирали, и пленники начинали по ним свое восхождение. Сверху попытались лить смолу, а потом вновь полетели стрелы и камни. Однако сопротивление, что удивительно, было очень слабым. Хотя чему тут удивляться? Наиболее сильные и яростные викинги покоятся на дне Большого Бельта, где их рыбы доедают, а неподготовленный ополченец, которому мерещатся армады злых варягов, при штурме и без грамотного руководства теряется.
Вновь
Викинги из гвардии Магнуссона попробовали сбить наших воинов со стены, но они не смогли пробиться через толпу ошалевших от испуга пленников и попросту застряли. Поэтому противник стал создавать оборонительный рубеж на прилегающих к валу улочках. Однако следом за штурмовиками появились стрелки и после пары дружных залпов защитники города побежали к городской площади, где находился деревянный замок (борг) ярла Кнуда и кирха.
За вражеским отступлением я с остальными вождями наблюдал с высоты вала, который уже был очищен от данов. Ворота Леддечепинга к тому моменту открыли и в них потоком вливались наши воины. Затем сотня дружинников осталась на месте как резерв, который собирает пленников, а остальные силы, немногим более полутысячи человек, продолжили наступление. Одна группа рванула к торговым складам невдалеке от ворот. Еще один отряд двинулся к домам местных купцов и в ремесленный квартал. Ну, а большая часть воинов последовала за датчанами.
Сначала викинги отходили достаточно организованно и на узких грязных улочках, вдоль которых неровными рядами стояли дома-полуземлянки простолюдинов, пытались построить баррикады. Однако дружинники Громобоя и мои ватажники с арбалетами раз за разом сбивали их, и они побежали. Беспорядочное бегство — кошмар любого полководца. После этого шансов на победу, как правило, не остается, и Кнуд Магнуссон это понимал. Однако он продолжал сражаться. В своем замке (какое громкое название), окруженном высоким и прочным забором тереме в три этажа, ярл собрал купцов и всех уцелевших хирдманов, какие не попрятались в городе, а так же их семьи, и стал ждать нашего появления. Мы же в свою очередь не торопились. Опытные сотники знали, что должны делать, а потому центр города мы атаковали лишь после того, как зачистили окрестные улочки. Это, конечно, потеря темпов, но небольшая, тем более что сходу взять жилище Кнуда Магнуссона, все равно бы не получилось.
Воины, полусотнями, все так же под прикрытием стрелков, которые практически не понесли потерь, выдвинулись к высокой кирхе с крестом на макушке. Двери молельного дома были закрыты изнутри, и там слышался многоголосый шум и плач женщин. Наверняка, в католической церквушке спрятались местные жители, которые молили бога спасти их жизни. Они были не опасны и, оставив на страже пару десятков киевлян, наше войско вплотную подступило к замку ярла Кнуда. Сквозь узкие бойницы в стене венедских воинов стали осыпать стрелами, а наша ответная стрельба результата не давала. Дружинники Громобоя, по-прежнему идущие впереди, прикрылись щитами, а воины Вартислава, в основном горячая молодежь из его ровесников, схватила здоровое бревно и направилась к воротам. Еще один рывок, еще одна схватка и город окончательно наш. Но в этот миг, когда до начала решающего штурма осталось всего несколько минут, на стену поднялся Кнуд Магнуссон, который решил еще раз договориться о мире.
Это был статный черноволосый бородач лет тридцати, возможно, немного старше. Он был в отличном ламеллярном доспехе и с боевым обоюдоострым топором в руках, но без шлема. Рядом с ним стоял оруженосец, который держал перед собой круглый щит, который своей тыльной стороной смотрел в нашу сторону. Это был знак мира, и воевода Громобой высказался за переговоры.
— За стенами больше сотни викингов и все они готовы умереть, ибо рядом жены и дети, — глядя в мои глаза, сказал бодрич. — Мы можем их перебить, но и своих немало потеряем.