Воин
Шрифт:
Конвей сел, все еще дрожа, и привалился спиной к металлу. Описав все увиденное, он добавил:
— Это было ужасно. Не думал, что придется спасаться от медведя или когуара…
Он осекся под ледяным взглядом Фолконера.
— Это был тигр. И меня не интересует, что ты думал.
Полковник встал, взмахнув оружием:
— Подождем, пока он не уйдет. По крайней мере нам удалось добыть патроны. Сейчас все должны успокоиться, а потом я принесу одну вещь и всем ее покажу. — Подозвав Леклерка и пастора, он приказал им собрать все, что может гореть, и
Конвей с благодарностью выпил немного бренди, налитого Йошимурой, а когда Тейт пошутила, что ей не дали виски за обнаруженные следы когтей, все с облегчением рассмеялись. Конвей предложил ей глотнуть из маленькой бутылочки, но Тейт отказалась.
Мэтт заметил, что, пока они обсуждали происшествие, Фолконер пошел на склад. Он вернулся с небольшим чемоданчиком и проигрывателем видеодисков. Включив его, он попросил внимания.
— В этом чемоданчике полно дисков. Я нашел его как раз, когда Конвей изображал «отважного охотника», надеясь, что перед тем как замуровать вход, нам оставят записи о произошедшем. Лично я не допустил бы, чтобы мои друзья проснулись через несколько столетий, не зная даже причины, по которой их бросили. Думаю, то есть надеюсь, что здесь мы найдем объяснение.
Кароли сказал:
— По-моему, нечего объяснять, полковник. Они уничтожили всю нашу расу. Вы хотите посмотреть на это?
Фолконер установил маленький экран так, чтобы всем было видно, и открыл чемоданчик.
— Начнем с самого последнего. Плохие вести лучше получать первыми.
Экран замерцал. Знакомое мельтешение точек и вспышек успокаивающе действует на людей, подумал Конвей; его собственные руки уже не дрожали. Он посмотрел на часы. Всего пятнадцать минут назад он глядел в глаза готового убить его тигра и убегал в панике. Теперь он расслабился, приготовившись смотреть на крошечные электронные изображения мира, который погиб полтысячелетия назад.
На экране появился город, настолько выгоревший, что мог только чадить. Холодный спокойный голос сообщил, что это был Новый Орлеан. Картинка исчезла. Появилось изображение Земли в инфракрасных лучах, полученное со спутника. Оно было покрыто неровными пятнами. И без комментариев было ясно, что это пожары. Темный след тянулся от каждого из них, дым, закрывавший солнце. Там, где гордо возвышалась промышленная мощь цивилизации, теперь был лишь огонь. Огонь окружала зима. Голос рассказывал о температуре, неурожаях, непредсказуемых дождях, снегопадах и засухах.
Конвея отвлекло какое-то движение, и, оглянувшись, он увидел, как пастор и Нэнси Йошимура выводят рыдающую Мэг Маццоли.
Тейт попросила:
— Давайте следующий диск, полковник; может быть, найдется что-нибудь поинтереснее.
Фолконер кивнул и щелкнул переключателем. Теперь они слушали, как тот же комментатор описывает распад общества. Конвей удивлялся этому человеку — вот он сидит в студии, а за окном рушится мир. Он смотрел на изображения грабителей, линчевателей, беженцев и запутавшихся, беспомощных военных, вынужденных со всем этим бороться. Затем на экране
Конвей отстраненно отметил, что одежда у молящихся на воздухе рваная. По словам комментатора, это происходило в июле в Сан-Франциско. Конвей обратил внимание на то, какой влажной была земля у них под ногами. Бернхард тоже это заметила.
— Думаю, что именно так будет выглядеть обычная лужайка, если много дождя и почти нет солнца. Большинство растений выживет. Но здоровых не останется. — Она вздрогнула, но быстро взяла себя в руки — лицо ее снова стало бесстрастным и невыразительным.
Голос рассказывал о плодившихся повсюду схизматических сектах и культах. Камера показала панораму зоопарка, потом звероферму. Ворота и двери были распахнуты настежь, осколки стекла устилали пол. Это работа Вильямситов, комментировал голос, культа, который объявил, что Бог наказал человека за злоупотребление его миром и единственное, что можно сделать, чтобы заслужить прощение, — вернуться в первобытное состояние и освободить всех животных из неволи.
Леклерк хлопнул себя по лбу. Бернхард остановила картинку, и все застыли в ожидании. Он сказал:
— Я знал его! В то время я занимался структурой протеина. Вильямс был хорошим ученым, но стал администратором в центральном генном банке в Мериленде. Потом он посвятил себя церкви или что-то в этом роде, набрал достаточно средств и последователей, чтобы основать генные банки во всех существующих климатических зонах. Тогда он показался мне пустозвоном — все эти проповеди о Судном дне, и так далее… Но, так или иначе, ходили слухи о том, что в его лабораториях пытаются воскресить вымершие виды, ну там клонирование, генная инженерия, и тому подобное. — Он кивнул Конвею. — Готов поспорить, что тот тигр — плод одного из его проектов. Уверен, что снаружи еще немало подобных сюрпризов.
Все обеспокоенно зашевелились.
Наконец-то они увидели что-то, прямо касавшееся их настоящего. Конвей расхохотался. Он чувствовал, что должен справиться с собой, иначе могла случиться истерика. Это была запоздалая реакция на то, что произошло снаружи и на комедию с видеопрезентацией внутри. Единственной связующей нитью между утерянным миром, убившим себя, и новым, в котором они оказались, был дикий зверь, который лишь следовал своей природе. Он напал на Конвея только потому, что у того было меньше прав находиться на этой горе, чем у него.
Бернхард снова запустила диск, и голос добавил, что Вильямситы распространили свое влияние на весь мир, после того, как одним из их святых стал техник-электронщик, использовавший один из последних сохранившихся спутников.
Это был последний намек на юмор в повествовании о возрастающей дикости. В течение часа диск описывал усилия человечества по самоуничтожению. В середине рассказа о генетически улучшенных болезнях, уничтожающих целые города за пару дней, внезапно послышались крики. Картинка исчезла, и ранее невозмутимый голос прохрипел одно только слово: «Газ!»