Воины ветра
Шрифт:
Взвесив все за и против, я все же решил прогуляться. Дан спал. Проснется не скоро. А если кто в мое отсутствие его потревожит, ну так на то воля Аллаха. Разберемся. Тем более что вероятность неожиданного визита была очень мала.
Последние несколько дней я старался внимательно наблюдать за Даном, когда он пользовался лептонным конвертером. Если устройство не снабжено какими-то очень уж хитрыми предохранителями, то я справлюсь с ним без труда. Не хотелось выходить на улицу совсем безоружным. Особенно с учетом всеобщей гражданской вооруженности. Легким плазмоганом тут никого не удивишь. Скорее подозрение вызовет его отсутствие у путешественника. Правда, втолковать эту истину Дану так и не удалось – он считал, что оружие должно быть дематериализовано, пока не припечет. Сказал
Вытащив конвертер из ящика с инструментом, я сдвинул пластину питания, дождался характерного тихого свиста, после чего выставил переключатель на реверс и осторожно повел устройством в воздухе. Материализовался сначала угол большого транспортного контейнера. Я продолжил работу и меньше чем за минуту вытащил из лептонного пространства весь спрятанный груз. Физически он был прикреплен к ящику с инструментом, а физические связи сохраняются, как выяснилось, независимо от состояния объекта. То есть, если материализована только часть предмета, то вторая часть, хоть и лептонная, нигде от него не отвалится. Забавно будет попытаться сдвинуть наполовину дематериализованный предмет в помещениях Базы. Застрянет ведь в воздухе наверняка.
Отогнав несвойственные мне исследовательские мысли, я открыл контейнер и достал ручной скорострельный малокалиберный плазмоган системы Никонорова. Машинка полицейская, никак не армейская, но мне большего и не требовалось. Двести зарядов сверхмалого калибра. Убить таким невозможно даже при попадании в голову, но останавливающее действие достойное из-за подкожного взрыва плазмы. Повреждения минимальные, боль чудовищная. И скорострельность на высоте – плазму при необходимости можно лить, как из шланга.
Сунув плазмоган под халат, я решительно выбрался на улицу. Время близилось к полудню, погода все еще была хмурой, сохраняясь такой с первого дня нашей высадки. С одной стороны, это было удобно – не жарило солнце, а с другой, мне очень хотелось увидеть горы, но сколько я ни всматривался в южном направлении, кроме подернутых дымкой холмов узреть ничего не удавалось. Испытав разочарование в очередной раз, я пересек двор, где уныло стояли наши верблюды, и вырвался на оперативный простор.
Аул был совсем небольшим – с сотню домов примерно. В центре высилась мечеть, сложенная из распиленного на блоки вулканического туфа, а через дорогу от постоялого двора приютилась чайхана. Все стандартно – арабы консервативно подходили к обустройству своего быта. Лучший способ засветиться пришлому в таком селении – посетить мечеть или чайхану. Я выбрал чайхану. Во-первых, проголодался, во-вторых, ближе к сердцу. Даже выполняя задание под прикрытием, добрый православный должен, по моему мнению, сторониться чуждых ему культовых сооружений. Совсем устраниться от религиозных отправлений в нашей с Даном ситуации не представлялось возможным, но я старался свести их к минимуму. По крайней мере, посещение мечети. Поэтому в пятницу, когда салят, кое-где именуемый намазом, рекомендовалось проводить в мечети, я намеревался находиться вдали от селений, чтобы не вызывать подозрений. А сегодня среда, так что полуденный салят аз-зухр можно будет провести рядом с чайханой.
При общей антисанитарии, свирепствующей в Халифате, заведения общепита все же поддерживали элементарную чистоту. По крайней мере, нас с Даном острая кишечная инфекция пока миновала, но даже если она грянет, в запасе имелись необходимые на такой случай антибиотики и абсорбенты. Так что питались мы без особой опаски. Местная же чайхана, когда я вошел в ее полутемное помещение, была и вовсе на высоте. Перегорелым жиром, правда, воняло изрядно, но не было духоты и мух оказалось не так уж много. В принципе, еще не самый сезон для них, но все равно приятно. В Беш-Тау было не в пример хуже.
Посетителей оказалось человек десять, четверо беседовали за одним столиком, развалившись на коврах перед ним, трое за другим, остальные поодиночке. Я тоже занял обособленную позицию в углу. Из освещения
Не успели подать мясо, как в чайхану, вошел высокий араб лет тридцати на вид. В черном халате и богато расшитой тюбетейке. Пройдя от Беш-Тау, я никогда не видел никого в черных одеждах, так что этот тип сильно выделялся из местной людской массы. На плече у него висел короткий штурмовой плазмоган европейского производства, а на руке был хорошо заметен мощный импульсный коммуникатор, каких я и у институтских не видел. Ему пришлось пригнуться на входе, чтобы не задеть головой притолоку – росту в нем было поболее моего, метр девяносто пять с гарантией. С порога он властно щелкнул пальцами. Чайханщик на этот жест отреагировал с молниеносностью цирковой собаки – тут же подскочил и принял заказ. Говорил незнакомец тихо, на городском диалекте, почти на литературном арабском, какой в этих местах не часто услышишь. Закончив с чайханщиком, он прямиком направился к моему столику и без разрешения сел напротив, подоткнув под себя полы халата и положив оружие на ковер рядом с собой.
– Расул, – представился он без всяких предисловий.
Я сглотнул. Имя было говорящим донельзя. Обозначало оно «посланник» – один из синонимов пророка Мухаммеда. А без положенной приставки «абд», то есть раб, положенной в случае присутствия в имени синонимов Аллаха или Мухаммеда, звучало еще и дерзко.
– Сулейман, – представился я.
Это имя сопровождало меня с Беш-Тау, менять его уже нельзя, но сейчас я пожалел о том озорном настроении, которое толкнуло меня обозваться именем своего великого предка в арабской транскрипции.
Расул усмехнулся. Вряд ли он заподозрил подвох, но забавность такого совпадения от него не ускользнула.
– Кем был твой отец? – напрямую спросил он.
– Плотником. Он умер в Фергане десять лет назад.
Фергану я упомянул неслучайно, поскольку из более чем тридцати арабских диалектов хорошо меня натаскали именно в современном памирском.
– Путешествуешь?
– Да, – кивнул я. – Зарабатываю на жизнь. Брожу с братом. Он полоумный.
– Знаю, – снова усмехнулся Расул. – А сейчас издалека?
Вопрос был в лоб. А времени на выбор дальнейшей тактики не было. Если Расул – посланник Аль Руха, то о моих перемещениях ему известно не хуже меня. Вопрос-тест. Проверка. Интересно, на что? Но выкрутился я достойно:
– Из Беш-Тау.
Он это съел. Точнее, не по пафосу ему было задавать один вопрос дважды, когда был получен вполне честный ответ.
– А куда? – быстро реабилитировался он.
Вот это был ход. Очень достойный. Собственно, по Баксанской долине добраться можно было только до одного места. Нет, понятно, что не один аул лежал на пути, но проблема в том, что Минги-Тау являлась преградой, за которую перейти в это время года хоть и можно, но с трудом. Минги-Тау запирала собой долину, а ее ледники, в основном, и питали Баксан. Дальше путь лежал только через перевалы или по боковым ущельям в полную и беспросветную дичь. Получалось, что путешествовать бродячему плотнику по Баксанской долине не очень умно – все равно придется возвращаться обратно. Да и глупо уже было корчить из себя плотника. Все во внешнем виде Расула говорило о том, что он прекрасно знает о моем пересечении границы.
Мне принесли мясо и кашу, моему новому знакомому плов. Перед едой нужно было ответить, а пауза и так затянулась. Тогда я решил немного подерзить. Кто он, в конце концов, такой? Я его знать не знаю, докладывать не обязан.
– Какая разница? – пожал я плечами. – Брожу.
Расул ничего не сказал, взялся за плов. Я – за мясо. Только закончили трапезу, прозвучал азан – призыв муэдзина к саляту. Мы омыли руки и вышли во двор вместе со всеми. Там стоял скоростной четырехместный глайдер с двумя плазмометами по бортам. На такой машине можно без всякой опаски путешествовать по местным дорогам. Я сразу понял, кому принадлежит глайдер. Других вариантов просто не было.