Вокруг трона Ивана Грозного
Шрифт:
Никто из темников даже не попытался возразить. Только лашкаркаши предложил коварный план:
— Снявшись на рассвете, оставим в засаде пару туменов. Если гяуры погонятся за нами сломя голову, то окажутся в мешке, и победа будет в ваших руках, мой мудрый хан.
— Да будет так.
Отступление крымцев было сразу же замечено, и князь Мстиславский тут же самолично поспешил в Данилов монастырь на доклад к Годунову, который, как оказалось, спокойно почивал в покоях настоятеля. Князь добился, чтобы его разбудили. Доложил.
— Крымцы уходят.
— Я — к царю Фёдору Ивановичу, а ты — в погоню. Круши и круши. Пусть запомнят надолго, что прошло время разбоя безнаказанного!
— Я не выведу полки из китай-городов. Не исключаю коварного замысла: вытянет нас за собой Казы-Гирей и завяжет в мешок. У него хватит для этого сил.
— Не будет никакого мешка. Я повелеваю тебе: преследуй!
— Я посоветуюсь с первыми воеводами всех полков и Воинской думой.
— А я, сообщив радостную весть Фёдору Ивановичу, не умолчу о твоём упрямстве. Он, рассчитываю, скажет тебе своё слово.
Мстиславский, проводив Годунова, разослал лазутчиков окрест и велел собраться всем первым воеводам полков и членам Воинской думы в главной ставке. Доложив о приказе Годунова, поведал собравшимся, что он сам думает о сложившейся обстановке.
Опытные воеводы вполне согласились с тем, что крымцы не разбиты и могут, применив коварство, оказаться на щите, поэтому окончательное решение следует принять после того, как поступят известия от лазутных отрядов.
Тем временем Москву всколыхнул торжественно праздничный звон вначале колоколен кремлёвских храмов, затем и всех приходских церквей — столица одержимо в едином радостном порыве восклицала только одно слово:
— Победа!
Понеслись толпы к полковым станам, чтобы благодарить победителей, угостить их хмельным мёдом, но князь Мстиславский велел остановить ликующие толпы, объяснив им, что не подошла ещё пора для торжества, сам же продолжал, вместе с воеводами, ждать доклада лазутчиков.
Первый же вестник от отряда, лазутившего справа от дороги, подтвердил опасение Мстиславского и остальных воевод: лес буквально наводнён нукерами. Подобное же и слева от дороги.
А вскоре поступили более конкретные сведения: справа и слева от дороги на Серпухов укрылось по тумену крымцев. Явно для удара в спину, если русские ратники кинутся в погоню за основными силами.
Короткий обмен мнениями, и единодушное решение: полкам Передовому и Сторожевому, броском обойдя стороной засады, сопровождать по бокам отступающее войско Казы-Гирея, не давая возможности грабить лежавшие близ дороги сёла и малые города, остальным полкам подождать, пока засады снимутся и уйдут вслед за основным войском, тогда уже, основательно лазутя, идти вдогон. На переправе через Оку решили, собрав воедино все силы, побить как можно больше крымцев.
В Степь же, где русское войско может быть разбито, не идти.
И вот когда все нужные распоряжения были отданы, и полки приступили к их выполнению, князю Мстиславскому вестник передал волю царя Фёдора Ивановича:
— Преследовать не только до Оки, но и в Степи. Дабы окончательно завершить разгром разбойного войска.
— Оно не разгромлено, и мы его не в состоянии разгромить! — невольно вырвалось у князя Мстиславского, но он тут же спохватился. Не для гонца подобные слова. Попросил его: — Ты погоди чуток — я отпишу государю нашему решение Воинской думы и первых воевод всех полков.
К тому времени, как полки под командой князя Мстиславского основательно потеснили крымцев, пощипав знатно на переправах через Оку, и сопроводили их за засечные линии, не дозволяя грабить Заокские сёла и города, сами же не неся почти никаких потерь, москвичей уже успели убедить (усилиями наёмных крикунов), будто воеводы из-за упрямства Мстиславского, отказавшегося исполнить приказ не только главного воеводы Бориса Годунова, но и самого царя, упустили истинную победу. Произошло якобы непоправимое: разбойное войско ушло в Поле недобитым, жди, стало быть, его скорого возвращения.
Москва славила только Годунова, воеводский гений которого спас и стольный град и всю Россию.
Сам же Борис Годунов чувствовал себя на седьмом небе. Всё сложилось для него самым лучшим образом — теперь он не только мудрый советник государя и деятельный исполнитель его воли, теперь он ещё и прославленный воевода.
Кто теперь может сказать об его обузности?
Трон стал ещё ближе. Виден уже конец столь многотрудной борьбы. Осталась самая малость — всего три шага.
Первый шаг самый лёгкий, хотя вроде бы сомнительной нужности, однако Борис Годунов имел правило всегда заранее подстилать, на всякий случай, толстый слой соломы. Дело в том, что единственный в истории Ливонии король, хотя и мнимый, Магнус [61] скончался, и его жена, правнучка Ивана Грозного, Великого, Мария Владимировна и её двухлетняя дочь Евдокия остались без имения, без отечества, без друзей. Вроде бы какое дело Годунову до несчастной вдовы, но он предвидел возможное будущее: в случае кончины Фёдора Ивановича и Дмитрия Ивановича Мария может заявить своё законное право на российский престол. Угодно ли подобное Годунову?
61
«...Ливонии король, хотя и мнимый, Магнус» — Магнус (1540-1583) датский принц — сын Христиана III. Во время 7-летней войны между Данией и Швецией потерял большую часть своих земель. В 1569 г. за год до окончания этой войны сделал попытку сближения с Иваном Грозным. В 1570 г. отправился в Москву, где был торжественно принят царём, женился на его племяннице Марии и провозглашён королём Ливонии, под верховной властью русского царя. Несколько раз неудачно осаждал Ревель, а в начале 1578 г. присягнул на верность Стефану Баторию. В последние годы жизни потерял все свои владения и умер в бедности.
Ответ однозначный: нет! И Годунов идёт на очередное коварство: заманивает Марию в Москву посулами о богатом женихе и добром имении, имея цель расправиться с ней.
Не подозревая ничего дурного, Мария Владимировна с дочерью приехала в столицу, и здесь её сразу же задержали. Борис Годунов предложил ей выбор: темница или монастырь.
Она соглашалась на любую участь, прося только об одном: чтобы её не разлучали с дочерью. Годунов, однако же, не сердобольничает: вскоре Мария Владимировна оплакала дочь, о неестественной смерти которой, как утверждал летописец, ходила молва. Через несколько лет отдала Богу безгрешную, горечью истерзанную душу и сама Мария.
Теперь на очереди — царевич Дмитрий.
Очень много имеется туманных и даже противоречивых суждений о гибели сына Ивана Грозного, но они разнятся только в малых деталях, проявляя полное единодушие в том, что смерть царевича — не случайное стечение обстоятельств, не результат неловкой игры в ножички — она творение коварного Годунова. И вопрос у многих на устах: царевич ли погиб?
Между вторым и третьим шагом — промежуточный. В шутку или всерьёз в своё время Иван Грозный посадил на российский престол вроде бы вместо себя великого князя Тверского Симеона. В дальнейшем, отстранённый от трона, он жил в своём удельном княжестве, пока и до него не дотянулась рука Бориса Годунова. Наступила и для Симеона пора: его Годунов лишил удельного княжества и определил место жительства в уединённом селе. Однако и этого Годунову показалось мало: Борис прислал ему на именины, вроде бы в знак своего уважения, вина, выпив которое Симеон ослеп. Сей коварный шаг подтверждали многие, даже сам Симеон в беседе с французом Маржеретом.