Вокруг трона Ивана Грозного
Шрифт:
— А кто царя извёл?! — спросил один из крикунов.
— Кто бояр намеревается извести? — поддержал другой крикун.
— Кто царевичу Фёдору Ивановичу крамолу готовит?! Зови барина, иначе разнесём всё в щепки!
— Люди добрые, не слушайте горлопанов. Скажу вам одно: мы, его слуги, не пожалеем жизни, отстаивая дом его. Не пугайте нас. Мы не желаем крови. К тому же хозяина нет дома, он ещё в Кремле. Прошу, расходитесь подобру-поздорову, не виня всуе доброго человека.
Толпа, однако, не послушала дельного совета Хлопка, а последовала за крикунами, призвавшими идти в Кремль. Впрочем, иного и ждать не приходилось, ибо основа толпы ни с бору по сосенке. Она специально собрана и направлена чьей-то рукой.
Но чьей?
Не время, однако, для размышлений. Круто развернув коня, Бельский пустил его крупной рысью в Кремль. В воротах осадил коня и приказал воротникам:
— Затворяйте ворота. Толпа Кремль идёт громить!
Приказ оружничего — не закон для воротниковой стражи. Побежал было посланник к своему начальнику, воротниковому голове, и это едва не окончилось плачевно — бунтари приближались к Красной площади. Вот они уже на ней, и Бельский повелел со всей настойчивостью:
— Затворяй ворота!
Подействовало. Заторопились воротники и едва успели. Перед самым носом сошлись створки ворот, а разгневанная толпа принялась тарахтеть по ним кулаками и ногами, крича разноголосо:
— Бельского! Бельского! Бельского!
Десятник воротников, пожав плечами, спросил удивлённо:
— За что это на тебя, оружничий? Иль кому поперёк пути встал?
— Должно быть, так. Ты вот что: извести воеводу своего, пусть наследнику Фёдору Ивановичу доложит. Его воля отступиться от меня или разогнать толпу. Погожу его слов в своём доме.
Когда царевича известили о толпе у Фроловских ворот, он горестно перекрестился и промолвил со вздохом:
— Господи, вразуми их, не ведающих, что творят, — ещё раз перекрестившись, добавил: — Пойду к ним. Успокою.
— Нужно ли тебе, государь, — остерёг Годунов, хотел ещё что-то добавить, но Фёдор Иванович прервал его:
— Не спеши величать царём. Я ещё не венчан на царство.
В голосе звучали нотки явного недовольства, однако Годунов продолжил уверенно:
— Будешь венчан, поэтому и теперь уже — государь. И не тебе самолично кланяться черни, холопам твоим. Разве у тебя перевелись верные слуги? Я пойду, взяв с собой тех из Верховной боярской думы, кто ещё не уехал из Кремля.
— Пусть будет по твоему слову.
Только князя Мстиславского удалось Годунову застать в Кремле, и они вдвоём поднялись на надвратную церковь, чтобы со звонницы выслушать толпу и, в зависимости от обоснованности требований, или успокоить её обещаниями, или разогнать силой.
Толпа, увидевшая Годунова, ещё больше возбудилась, особенно настырно, до хрипоты, заголосили крикуны, выказывая свою прыть. Иерихонскими трубами звучали их требования:
— Бельского головой! К ответу погубившего царя-батюшку!
Толпа многоголосо подхватывала это требование, часть её с нарочитой напористостью, другая, большая — ради куража.
Князь Мстиславский поднял руку, и теребень постепенно угомонилась. Дождавшись тишины, князь заговорил, внятно чеканя слова:
— Оружничий Богдан Яковлевич Бельский не виновен перед государем. Не виновен и перед его державой. Вы настроены изветно...
Крикуны прервали его дружными возражениями, а толпа снова стала требовать Бельского на расправу, вовсе не слушая князя, хотя тот всё более повышал голос — затихла она лишь тогда, когда руку поднял Годунов.
— Слушай моё слово, слово государя нашего Фёдора Ивановича. Оружничий и в самом деле безвинен, но волю вашу без внимания государь оставить не может, и радея за тишину и мир в стольном граде, государь наш обещал выслать Бельского из Москвы.
Возликовала толпа и сразу же начала расходиться. Без всякой злобы, словно вмиг пропало всякое желание расправляться с тем, кто готовил ковы против бояр и даже против самого наследника престола царского.
Князь Мстиславский, подозрительно посмотрев на Годунова, спросил:
— Поддержит ли царевич твоё самовольство? Бельский такой же, как мы с тобой, верховник. Его судьба в руке только государя. И нас — верховников.
— Поддержит, — уверенно ответил Годунов и, спустившись по лестнице, пошагал к дому Бельского.
«Наглец! Без всякой совести оделил себя правом решать за государя!»
Решительно направился князь Мстиславский к царевичу, чтобы известить того о самовольстве его шурина и добиться отмены обещания. Увы, царевич, выслушав князя, молвил смиренно:
— Сам Господь надоумил Бориса найти подходящее слово. Так, видимо, Богу угодно. Да и не в застенок же оружничего отправляют. Проводит моего брата с матерью его в Углич, побудет там, пока всё устроится, да и воротится.
Устами царевича мёд бы пить. Иное говорил Борис Годунов Богдану Бельскому.
— Придётся тебе, Богдан Яковлевич, ехать воеводою в Нижний Новгород. Такова воля царевича, государя нашего. Но я советую тебе не сразу отправляться в Нижний, проводи сначала Марию Нагую и сына её Дмитрия в Углич, устрой их там, вот тогда...
Не назвал Марию царицей, а сына её Дмитрия царевичем, и это о многом сказало Бельскому. Его осенило: Годунов устроил весь этот переполох.
— Ты говоришь, в Нижний Новгород на воеводство? Но я же, по духовной покойного царя, член Верховной боярской думы, а нарушать волю покойного — страшный грех.
— Я говорил об этом царю Фёдору. Его ответ такой: никто не гонит тебя из Верховной боярской думы, но ради покоя в Москве Дума на какое-то время обойдётся без тебя. Дума не станет противиться воле государя, ибо один из её членов слышал волю Фёдора Ивановича, мною сообщённую взбунтовавшимся москвичам. Фёдору тоже не советую челом бить. Ещё дальше может загнать.