Волчье лезвие
Шрифт:
***
Утром следующего дня, когда солнце перебросило лучи через левый приток реки По, чьи воды журчали мимо восточной стены, Лег зашёл в базилику; там пахло ладаном и сальными свечами, свет через оконные проёмы падал на стены, и они выставляли напоказ грубо отёсанные камни.
Епископ Турина в чёрной дзимарре стоял в алтарной части, спиной к входу. Размах плеч, рост и движение головой, когда обернулся на звук шагов, напомнили Легу его командира, и если бы не короткая бородка, тонзура и одеяние, то его вполне можно было принять за – Агилульфа.
Лёгкая
– Здравствуй, Лег.
– Здравствуйте, Ваше Превосходительство, – подошёл Лег.
Мирской служка поставил на алтарь два потира – деревянный и золотой, а затем его метла заскоблила мраморные плиты.
Епископ поманил Лега за собой в правый неф, где притаился стол. На нём, распахнув страницы, на подставке стояла книга, а рядом блюдце с чернилами придавило потёртые листы пергамента цвета шафрана со следами стёртых текстов.
– Я слышал, потеряли Ольфа. Как это случилось?
– В него попали копьём, – опустил Лег глаза.
Он уселся за стол, взял гусиное перо, а листы пергамента лишились тяжести блюдца.
– Боюсь, уже забыл всё.
– Ничего, со временем знания будут глубже проникать в память, пока не застрянут там, как наконечник стрелы, – похлопал епископ Лега по плечу. – Если мой младший брат смог, то и у тебя получится.
– Аго… Агилульф?
– Да, поверить трудно, но так и есть, – перевернул епископ страницу, палец постучал по трём верхним строкам: – Переписывай… Пятнадцать зим назад, в Перузии, я пленил священника. Что там меня поразило: храм был круглый, с толстыми стенами. Долго пришлось бы тараном долбить… – Он встал за спиной, и пальцы Лега еще сильнее стиснули перо. – Так вот он и научил нас грамоте. Только Аго это не пригодилось.
«Слава Отцу через Сына во Святом Духе», – Лег перекрестился, и кончик пера нырнул в блюдце, чтобы затем коснуться пергамента. – Можно узнать, как вы стали священником?
– Ты знаешь как. Всем известно… Возможно, ты хотел спросить почему?
– Рогарит! – прогремел голос Агилульфа в тишине базилики, отчего перо в руке Лега взбрыкнуло дикой лошадью, чьи копыта истоптали кривой чертой написанную букву.
– Я здесь, – вышел Рогарит навстречу брату. – Здравствуй.
– Здравствуй, – ответил Агилульф, чтобы затем вперить взгляд в Лега, который вскочил со скрипучей лавки.
– Иди, Лег, – сказал Рогарит, – разомнись с копьём.
– Как успехи у парня? – спросил Агилульф, когда Лег вышел, – Не знал, что ты его учишь.
– У него большое желание, так что справится. Давай пройдёмся.
Они пошли к выходу бок о бок, как сражались пятнадцать лет назад. Спускаясь по ступеням, Рогарит спросил:
– Уже видел голубя Ольфа?
– Я видел достаточно таких птиц, чтобы представить, как будет выглядеть эта, – Агилульф зажмурился, когда его глаза встретились с ярким солнцем на безоблачном небе.
Мимо построек откуда неслось мычание, хрюканье и кудахтанье, мощёная дорожка, обсаженная кустами мирта, оливами и кипарисами, вывела их к воротам в западной стене.
– Что случилось? Парень так явно прятал глаза.
– Нелепая случайность, – начал Агилульф. – Он хотел быть с Вотаном, и я проткнул его копьём… – и рассказал о гибели Ольфа. – …Так что для всех он пал в битве, поэтому не суди парня, – закончил он, когда они оставили позади узкие западные ворота.
– Я помолюсь за него.
Рогарит молчал пока они поднимались по тропе, что ползла на зелёный пригорок с цветочным разноцветием и ароматом. Когда они оказались наверху, то Рогарит показал на дубовую рощу:
– Там было бы на одного меньше, если бы ты не спешил. Долготерпеливый лучше храброго.
– Терпение? Тебе его явно не хватило, когда осмелился нарушить запрет короля. Скажи – зачем?
– Я не мог отказать родителям, если они решили крестить сына по-другому – католическому – обряду…
Агилульф оглядел место тага15 – поляну с двумя десятками валунов.
– Не хочу вникать, – прервал Агилульф и уселся на один из камней. – Через две-три ночи, когда королевский гастальд устанет от охоты, я буду сидеть на этой поляне вместо нашего отца. И, надеюсь, не услышу от тебя никаких речей, противных вождям… Тогда они не потребуют наказания большего, чем фельгельд.
– Не для того я потратил столько зим на изучение слова Божьего, чтобы держать его в себе, – Рогарит отошёл на пять шагов назад, чтобы сесть на камень напротив брата, смиренно сложив руки на коленях. – Я стал таскать с собой того священника из Перузии, потому что он победил меня… Победил словом. Я не рассказывал раньше… В том круглом храме готов был снести его голову, но услышал, как он молит о спасении моей души. Понимаешь? Моей, не своей… Теперь я верю: меч может лишить головы, но слово сделает голову верной, заставит встать на твою сторону. А если ты думаешь, я страшусь смерти…
– Есть кое-что и похуже, – остановил Агилульф его пылкую речь. – Хочешь стать изгнанником и бродить с клеймом на лбу, пока не прирежет первый встречный? Ты хоть и уверен в силе слова, но всё-таки иногда своим мечом кромсаешь окрестные дубы.
На лице Рогарита проступила суровая жёсткость. Он встал и перекрестился:
– Что ж, на всё воля Божья, – повернулся и ступил на тропу в крепость.
– Вот как тебя убедить? – Агилульф поднялся и крикнул вслед: – Ради нашего отца, ведь если бы не он, тебе никогда не стать епископом.
Брат не замедлил шага, даже не обернулся: то ли не услышал, то ли уже всё для себя решил. Агилульф долго смотрел вслед, а затем отправился в Голубиную рощу. Там – среди шумных дубов, холмиков могил и стаи деревянных птиц, чьи столбики и фигурки потемнели от времени, – у свежевыструганного голубя застыла согнутая скорбью женская фигура. Лишь её жакет и складчатую коричневую юбку шевелил ветерок, и она, казалось, дрожала, как и листва на деревьях.
– Здравствуй, Гиза, – встал Агилульф рядом с женщиной со спутанными посеревшими волосами, как будто само горе прошлось по ним мёртвым гребнем тоски и печали, надломив каждую прядь.