Волчье лезвие

Леоне Вито

– Вот увидишь сегодня своих зелено-бородатых родичей – спросишь, – пробурчала Херти, прибиравшая постель. – Садись, расчешу.

– Вот как они без меня? – уселась Теоделинда на кушетку перед зеркалом. – Надо, чтобы припасы не кончались, служанок проверять, следить, чтобы на полях урожай вовремя собрали.

– Ничего, скоро малявка у Гримоальда к мамкиной сиське приноровится, – зажгла Херти ещё три свечи на стенах и принялась за её волосы, – и тогда через две-три луны его жена и займётся. Всё равно ты за горы отправишься не раньше, чем

на перевале снега сойдут. Успеешь ей всё объяснить.

В голосе служанки Теоделинда уловила грусть, что обычно навевает лёгкая пасмурность, какой и в помине не было в утреннем небе. На нём красовалось яркое солнце, а тёплый ветерок влетал в комнату со двора вместе со скрипом повозок, звоном наковальни, голосами слуг и крестьян.

– И как раз дошью рубаху будущему мужу, – произнесла Теоделинда с воодушевлением в голосе оттого, что ещё нескоро покинет дом. – Ты как будто не рада за меня, Херти? Или считаешь, раз отец позволил мне решать, надо было выбирать, как сердце велит?

В тот день, когда зайчонок на ладони Людера вызвал у неё ощущение, как будто в низу живота уголёк полыхнул жаром, Гундоальд придержал её лошадь, чтобы сказать о решении отца. Ликование охватило Теоделинду от первых слов брата, но затем, узнав, что на самом деле думает отец и как ей следует поступить по мнению Гундоальда и Тассилона, она словно вернулась на край пропасти, которую не переступить и не попасть на любимую поляну.

Перед прощальным пиром отец поднялся на второй этаж, упредив своё появление в её спальне увесистыми шагами и шумным дыханием на лестнице. Она, как раз сменив наряд, наблюдала, как зайчонок поедал траву, запертый в углу с одной стороны сундуком, с другой – мешком с соломой и тройкой камней для его устойчивости.

– Как назовёшь? – разглядывал отец охристо-серый комок. – Видишь, ноги посветлели?.. Линяет.

– Львёнок, – ответила Теоделинда.

– Такой храбрец?

– Его спасли львы.

Отец хмыкнул.

– Ладно, я получил послание от короля лангобардов. Кто-то рассказал ему, что франки сватаются к тебе. Тот, кто очень не желает нашего союза с ними, – постучал отец кулаком по своей левой ладони,

«Неужели Гримоальд? Нет, вряд ли он мог предать. Хотя… Нет, не верю», – показалось Теоделинде, что иглы впились в подвздох.

– Аутари желает разделить с тобой трон, – продолжал отец, – ведь в тебе их кровь, но это неважно, если решишь иначе, – повернул отец к ней лицо.

«Нет, сам-то ты считаешь, что союз с ними важен, очень важен для нас», – рвался из горла Теоделинды ответ.

– Было бы разумно укрепить нашу связь с ними, а королева может позволить себе приблизить к трону своих родичей. Ведь так, отец? – повернулась Теоделинда к отцу, чтобы ответить на его внимательный взгляд.

– Всё верно, Теоделинда, – затеребил отец белую бороду, – но речь не…

– Отец, моё место с теми, чья кровь течёт во мне, – прервала Теоделинда отца, взяла его за ладонь и погладила её.

…Гребень застыл, но затем рука Херти опять двинула его среди спутанных сном прядей, складывая волос к волосу:

– Тяжко, что надо отправляться так далеко, а у меня колени не гнутся, а если гнутся, то потом еле-еле выпрямляются. И потом, у королевы всегда много помощниц. Я буду только обузой.

– Какая обуза, Херти? Ведь я там буду одна, а так хоть с тобой.

– Не знаю, не знаю, – вздохнула Херти, покачав головой. – Да, и помни: королева правит не сердцем… Оденешься как обычно, ты же по хозяйству? – закончила Херти с волосами.

– Да, а к вечеру приготовь наряд. Пойду проверю приготовления к пиру, – встала Теоделинда с кушетки с чувством, что на её округлые плечи легли куски острого гранита, которые братья таскали на себе в юности, когда один из опытных воинов упражнял их в горах.

***

Прошло два дня после пира с лангобардами, а Теоделинда всё ощущала то прикосновение, и её рука раз за разом касалась ожерелья на шее.

…В тот вечер главный зал крепости заполнили гости и приближённые отца. Прежде чем все уселись за столы, что с таким усердием накрывали слуги под взглядом Теоделинды, гастальд Муних попросил её выйти вперёд, чтобы вручить ей подарок короля Аутари.

Когда она вышла в зелено-золотистом наряде, из рядов длиннобородых мужчин в расшитых рубахах-туниках и поясах в золоте и камнях навстречу шагнул крепкий воин в простом кожаном поясе и с заметным шрамом на высоком лбу. Его глаза забывали мигать, Теоделинде казалось, что ни одна её мысль, ни одно её чувство не скрылись от него. Как только золотое ожерелье из липовых листиков легло ей на шею, он провёл большим пальцем по её лбу до кончика носа – и скрылся за спинами гостей.

Всё случилось так быстро и дерзко, что никто ничего не заметил, а выясняя, кто надел ожерелье, она узнала, что король Аутари доверяет этому человеку как самому себе.

Сегодня утром большая часть лангобардов, стоявших лагерем за стенами – крепость не могла вместить всех, – убыли обратно, и того воина Теоделинда больше не видела. После разъездов по полям, виноградникам и пастбищам, когда тени стали удлиняться, она с полотном из мягкой пряжи, нитями и иглой устроилась в комнате, чтобы заняться шитьём.

– Позвольте поговорить с вами? – открыл дверь, предварив стуком, человек в чёрной дзимарре, чью голову украшала тонзура. – Король просил меня обсудить один вопрос.

– Пожалуйста, ваше превосходительство, – показала Теоделинда на кушетку у зеркала.

– Зовите меня Рогарит, – уселся он на кушетку, спрятав её под широкими полами своего одеяния, – так привычнее.

– Среди прибывших один очень похож на вас. Он ещё так жутко морщил лицо, когда малютки моего старшего брата оказались рядом, – улыбнулась Теоделинда, вспомнив, как русоволосый лангобард с квадратными скулами и серыми глазами перекрестился, а потом ретировался на десяток шагов от хнычущих младенцев.