Волчье солнышко (Сборник)
Шрифт:
– А уж сюда вы не суйтесь, – сказал Гаранин. – Вам этого не понять.
– Ну-ну, – развернулся в его сторону Первый. – Излагай, приматик, не слопаем…
– Вам этого не понять, и не беритесь об этом судить, – сказал Гаранин. – Во-первых, вы, строго говоря, не принадлежите ни к человеческому роду, ни к этому времени. Во-вторых, вы всю жизнь разрушали. Я строю. И наши дела и побудительные мотивы вам абсолютно чужды.
– Вот мотивы мне как раз и не чужды, – сказал Первый. – Отбросив все словесные кружева, отвечай внятно и кратко – сожрал начальника?
– Если рассматривать…
– Кратко
– Сожрал, – сказал Гаранин. – Называй это так. Жонглировать словами можно как угодно. В действительности…
Он говорил, повторяя то, что не так давно думал сам, то, что пытался втолковать Вете, старался объяснить Первому сложность своей работы и жизнь своего века. Он посмотрел на Второго – они были союзниками, если вдуматься, следовало ждать поддержки и одобрения, но Второй отвернулся, смотрел в угол, и Гаранин стал путаться в словах, сбился с мысли, а там и вовсе замолчал.
– Люблю послушать умственного человека… – сказал Первый. – От души благодарю, старина. Утвердил во мнении, что вы в отличие от моих туповатых предков достигли больших успехов в искусстве элегантно сглатывать своего ближнего. Помирать приятнее…
– Зеркало, – бросил Второй, не оборачиваясь к ним.
– А что, и зеркало, изволь. – Первый неприкрыто торжествовал. – Эй, челядь, зеркало!
Шустро прибежавший леший дернул тяжелую портьеру, и открылось огромное овальное зеркало в золотом кружеве массивной рамы. Первый и Второй вперились в него, перебрасываясь короткими репликами:
– Откуда пойдем?
– Давай скоком по узлам…
– Ага, в институте он…
– Шире, шире, глубже.
– Да нет, это же таран, это же я в земном варианте, неужели не понял, совесть ты моя буйная?
Гаранин смотрел туда же, но ничего не мог различить – в зеркале плавали непонятные туманы, бесформенные сполохи клубились и таяли, и советы Второго становились все короче и реже, а Первый похохатывал торжествующе. Гаранин понимал, что речь идет о нем, что в зеркале проплывает его жизнь, и дорого бы дал, чтобы туманы превратились для него в ясные образы, – впервые ему захотелось просмотреть, как киноленту, свою прошлую жизнь и подумать над ней.
– Ну-ка постой, – сказал Второй.
– Да ерунда все это.
– Все равно.
– Изволь, я не мухлюю, – сказал Первый.
– Ну как?
– И только-то?
– А все же? – настаивал Второй.
– Что – все же? Я тоже когда-то золото рассыпал.
– То-то и оно, что золото, которое, кстати, добывал все теми же неприглядными способами…
– Но ведь ничего у него больше, кроме?
– А какие его годы? И что может стать первой каплей? Ты тоже не сразу убрался за облака…
– Ты хватаешься за соломинки.
– Может быть, – сказал Второй и повернулся к Гаранину. Туман растаял, зеркало стало прозрачно-мертвым. – Так что там у тебя было с цветами?
История была двухгодичной давности. Вета вспомнила как-то историю Пиросмани и Маргариты, ту самую, что впоследствии была превращена в средненький шлягер, а потом еще раз вспомнила и еще, будто невзначай, намекала, что ей хотелось бы увидеть нечто подобное однажды
– Да, конечно, – сказал Гаранин. – Была такая мысль. Но человеку с моим положением раскладывать на рассвете цветы по асфальту… Мальчишки смеяться будут.
– Да, разумеется, – согласился Второй, и в его голосе Гаранину снова послышалось сожаление.
Серебряный удар гонга прошил застоявшийся воздух и разбрызгался, затухая.
– Время лекарство пить, – сказал Первый. – Видел, Гаранин, что делается? Бывший ужас высосет микстуру по будильнику. Волоките отраву!
Лешие принесли три чаши, курящиеся парком, грустно пахнущие травами. Гаранин отвернулся, поднял горсть монет и стал разглядывать рисунки. За спиной хлюпало и булькало.
Стрелообразный наконечник хвоста несильно шлепнул его по плечу.
– Кончили лечиться, – сказал Первый. – Теперь и поговорить можно… Наедине.
Гаранин оглянулся – две другие головы шумно посапывали с закрытыми глазами.
– Маленькие сюрпризы домашней медицины, – сказал Первый. – Пока проснутся, мы все и обговорим. Помоги старому больному дракону, захотелось пожить еще, понимаешь.
– А я тут при чем?
– Ты тут очень при чем, – сказал Первый. – Лечить, видишь ли, можно не только травами и скальпелями. Можно вылечиться и вдохнув кусочек чужой души. Поспособствуешь?
– Как это? – Гаранин отступил на шаг.
– Да не бойся ты, ничего из тебя высасывать не будут… Иди сюда.
Хвост, с обезьяньей цепкостью обвив плечи, подтолкнул к зеркалу. В руке каким-то образом оказался длинный двузубец с золотыми остриями и древками из черного металла, украшенными непонятными знаками. Зеркало неожиданно осветилось, став словно бы окном наружу, в ясный солнечный день, и там – протяни руку и коснешься – была комната, и стол, и человек, которого Гаранин с трудом узнал, – забыл его и не собирался вспоминать…
– Технология простая, – сказал Первый. – Размахнись и бей. Желательно целиться в сердце, да уж бей куда попало – результат один. Не бойся, тот, чье отражение, не подохнет. Хотя разного рода неприятности гарантированы. А лично ты ничего не почувствуешь и не потеряешь, ты уж поверь…
– А ты, значит, вылечишься? – спросил Гаранин, впервые за все время пребывания в пещере переходя на «ты». – Получишь частицу моей души?
– Вот именно, – сказал Первый. – Захотелось мне пожить еще немного, посмотреть, до чего вы в конце концов докатитесь… Вполне безобидное желание, по-моему. Ну что ты стал? Бей! Неужели забыл, как этот старый хрен пакостил тебе в институте? Ты же не слабачок, ты свой парень, мы с тобой из одной стаи, бей!