Волчье солнышко (Сборник)

Бушков Александр Александрович

Даниил зло швырнул с балкона очередной окурок. Вообще-то, все просто – нетрадиционная загадка требует нетрадиционного поиска, вот только в чем сей поиск должен заключаться? «Собственно, какое мне до всего этого дело, – подумал он. – Я, кореша, не с этой улицы, меня ваше толковище не касается… Но разве не заманчиво доказать, что ты даже во сне способен на многое? Никто не в силах раскрыть, а я раскрою…»

Он услышал стон и вернулся в комнату. Милена, съежившись, закутавшись в простыню, забилась в угол, и в глазах у нее был панический страх. При виде Даниила она еще крепче прижалась к стене, забормотала что-то.

– Ты что? – Даниил присел рядом, сжал ее плечи

и встряхнул как следует.

Она закрыла глаза, мотнула головой:

– Сон. Подземелье – переходы, переходы, факелы чадят, рядом кто-то идет, и лица не видно, и повернуться к нему страшно. – Она, дрожа, прижалась к Даниилу. – И везде эмблемы, копотью выведено, на стене высечено, из меди отлито – омега и дельта, омега и дельта, и я знаю, что это – моя смерть…

– Это сон, – сказал Даниил. – Спи. А то припрется серенький волчок, за бочок ухватит…

Он уложил Милену, укутал и баюкал, пока она не заснула. Осторожно улегся сам и хотел закрыть глаза, чтобы вздремнуть хоть немного, но тут замигала лампочка телефона. Даниил встал и снял трубку.

Жесткий, уверенный голос сказал:

– Завтра в газетах появится сообщение о загадочной смерти Анны Радомировой. Она была убита в собственном доме мужчиной и женщиной, приехавшими, судя по показаниям свидетелей, на бирюзовой «Таврии»…

– И вы рассчитываете, что удастся нас скомпрометировать? – спокойно спросил Даниил.

Раздался холодный смешок:

– Ну что вы… Просто у вас нет концов. А если вас интересует, кто был у Анны с Марчичем, отправьте водолазов к мосту Ярополка. Левый берег, напротив входа в ресторан… Ну, как вам Милена? Отлично подмахивает, нет?

– Сволочь, – сказал Даниил. – Я тебя найду, слышишь?

Странные жестяные нотки в голосе его загадочного собеседника объяснялись просто: на том конце провода подключили не столь уж хитрую штуку, надежно искажавшую голос так, что ни на слух, ни в записи его нельзя было опознать. А вот это уже зацепка – трудяга Хрусталев, отправив Даниила с Миленой, тем временем поручил навесить на ее телефон разные хитрые устройства…

– Нет, не найдешь, – сказал голос. – Я – Сатана, понимаешь?

– Ты обыкновенная грязная сволочь, – сказал Даниил. – И я тебя найду.

– Нет, – рассмеялся голос. – Я хитрый…

И заревели короткие гудки. «Ну, так, – подумал Даниил. – Есть один тягомотный, но эффективный путь: вокруг этого дела нужно устроить шумную и оживленную возню. Чем больше людей попадет в эту коловерть, тем больше шансов, что кто-то на что-то наткнется, и неведомый противник вынужден будет принимать контрмеры, все более обширные, а значит, все больше таинственных врагов вынуждены будут вступать в игру, совершать какие-то действия и непременно – промахи…

Найду, – подумал Даниил. – Чем бы ни пришлось пожертвовать…»

* * *

Были ива да Иван,

были – вышли…

С. Кирсанов

Фельдмаршал Осмоловский сидел слева от квадратного, покрытого строгим неярким лаком стола, выказывая этим уважение к Хрусталеву, хотя и младшему по званию, но хозяину кабинета. Он был в неуставном сером сюртуке с единственным орденом Белого Орла, любил клубнику в лосином молоке и ало-голубые закаты.

Даниил остался у окна, прижался поясницей к толстой мраморной доске подоконника и старался ни о чем не думать.

Были еще трое – за портьерами, призовые стрелки.

– Генерал, к вам маршал Морлоков.

Хрусталев молча опустил веки.

Морлоков вошел неторопливо, оглядел всех троих, словно

сфотографировал, и нейтрально улыбнулся:

– Мне передали, что вы просили…

– Да, – сказал Хрусталев, – садитесь, маршал. Это прискорбно, и мне, право, неловко, но держава и ее интересы, знаете ли, требуют… Я буду краток. Шесть дней назад секретной службой был раскрыт заговор полковника Ролева. – Он опустил глаза на лежащие перед ним бумаги и продолжал скучным канцелярским голосом, ни на кого больше не глядя: – Ролев намеревался, используя подчиненный ему второй парадный полк, арестовать императорскую семью, высшее военное командование, Государственный Совет и установить режим личной диктатуры. Полчаса назад, за три часа до намеченного выступления, мятежники были окружены верными трону частями и разоружены. Ролев оказал сопротивление и убит при попытке к бегству…

Морлоков оставался бесстрастным.

– Голубчик, мы вас ни в чем не упрекаем, – наклонился вперед фельдмаршал. – Но вышло-то неловко – второй парадный по вашему ведомству… Я понимаю и все мы понимаем, что народ бывает разный, за каждым не уследишь и каждому в душу не заглянешь, однако же пассаж получился…

– Я крайне удручен, ваше высокопревосходительство, – глухо сказал Морлоков. – И только долголетние занятия аутотренингом виной тому, что я не могу выразить обуревающие меня чувства в более эмоциональной форме. Я удручен и должен подать в отставку.

– Ну что вы, голубчик! – всплеснул руками Осмоловский. – Так дело не пойдет, и вопрос так не стоит. С кем не бывает, может, и у меня в Генштабе кто-то в Наполеоны метит, дело-то житейское…

– В таком случае разрешите идти?

– Идите; голубчик.

Морлоков шел к двери.

«Сука, – подумал Хрусталев, с бессильным неистовством глядя в его квадратную спину, удивительным образом выражавшую сейчас честную досаду и искреннюю удрученность. – Сволочь, хотя бы ресницы дрогнули, а ведь паскуда Ролев не для себя старался, весь фокус был в том, чтобы через голову Ирины отдать трон Наталье, при которой Морлоков автоматически становился бы некоронованным императором… Ну нельзя же так спокойно себя вести, маршал, откуда ты знал, что мы не собираемся тебя арестовывать? Вот если бы ты за пушку схватился, занервничав, те, за портьерой, тебя бы – на месте, при попытке… В целях пресечения. И куча свидетелей. Не будь Осмоловского, так и сделал бы, а при нем нельзя, не одобрит…»

– Ох, молодежь, молодежь… – нарушил тягостное молчание Осмоловский. – Пал Палыч небось взвод за портьерами держал? И не будь меня, вы бы его – в расход?

– А почему бы и нет? ~ угрюмо насупился Хрусталев.

– Молодость… – грустно, даже жалеючи повторил фельдмаршал. – Все тлен, молодые люди, все относительно. Вы только вспомните: Варфоломеевская ночь, константинопольская резня, нашествия гуннов, дахау, две мировых… Да по сравнению с тамошними морями крови ваш Морлоков – песчинка, муравейчик. А может быть, так и нужно? – вдруг спросил он тихо, раздумчиво. – Может быть, в определенные исторические отрезки просто необходимы Нерон, Малюта, Гиммлер и Лаврентий? Потому что, вы ведь только представьте, какая райская жизнь наступит, когда Морлокова уберут: все всем будет можно, невиданно широко распахнутся горизонты, невыразимо откровенными станут газеты, смелыми – анекдоты, люди перестанут оглядываться и шептаться, по стране помчатся набитые реабилитированными поезда, всплеск, дуновение свежего ветра; задумайтесь над этим – нельзя стать счастливым, не быв прежде несчастным, может быть, у каждого оленьего стада есть моменты, когда ему нужны и позарез необходимы волки и алый снег…