Волчьи игры
Шрифт:
Красивые губы дамы Сар изогнулись надменно. Мол, никто и не надеялся, что ты способен понять всю глубину наших замыслов. Ты, конечно, очень мил, Форхерд Сид, но твоего умишка недостаточно. Говорить она не могла, зато научилась очень выразительно смотреть.
— Итэль! — вспыхнул бывший тив.
Женщина приложила пальчик к губам, призывая к молчанию. Слова все испортят, как всегда. С тех пор, как из Саннивы просочились слухи о магическом поединке Хереварда Оро с Аластаром Эском и его результате, у аннис возник некий план. И теперь Итэль уже жалела, что поделилась его частью с
Неласковое декабрьское солнышко заглянуло в просвет между тучами, окинуло равнодушным взором янамарские коричневые холмы и поспешно спряталось, но то был благоприятный знак, не иначе.
Все получится, все обязательно выйдет так, как задумано, подумалось волшебнице. Хотя бы потому, что мироздание предполагает существование справедливости. Какой бы ни была цена, чего бы ни стоило избавление от Предвечного, эту цену придется заплатить до последнего лейда. Всем без исключения, даже невинным.
Итэль Сар впервые за многие годы испытывала настоящее счастье. Ведь нет ничего слаще и приятнее для диллайн, чем ступить на путь, ведущий к ясной цели.
Янамарская зима, она такая… веселая. После унылости поздней осени почти детский праздник. Да что там говорить, воздух уже пах снегом, дымком из трубы, печеными яблоками и горячим вином с пряностям. Вот же она, зима, на расстоянии вытянутой руки. А за ней и весна нагрянет.
Но аннис точно знала, что янамарской отчаянной весны ей не увидеть. Странное это чувство — ведать свой предел, но отнюдь не страшное. С ним можно и жить, и надеяться, и верить в лучшее.
Она украдкой посмотрела на своего спутника, все еще хмурого и обиженного.
«Мы проведем с тобой, Форхерд Сид, чудную зиму. Обещаю тебе!» — подумала Итэль, а на дощечке написала:
«Как поживает госпожа Омид?»
Дэйнлский лекарь хорошенько подумал, прежде чем ответить. Графская невеста таинственным образом не поправлялась, невзирая на все усилия доктора Сида и пожелания Раммана Никэйна. В том, что болезнь девицы продлится все то время, пока не исчезнет опасность встретиться нос к носу с леди Джойаной, Форхерд даже не сомневался.
— Кручинится над подарками от жениха, пишет печальные стихи и приказала унести из комнаты цветы.
«Почему?»
— Вянут. Почти сразу же.
Неприхотливейшее деревце-сочник, которое, согласно старинному поверью, приманивает не только деньги, но и богатых женихов в дом, зачахло в течение недели. Остальным, менее стойким растениям хватило двух-трех дней.
«Может, и в самом деле у нее какая-то опасная хворь?»
— Не говори глупостей! Нет таких болезней. Но феномен интересный.
«Проклятье?»
Форхерд и сам обдумывал такую возможность. Тогда многое бы в Илуфэр Омид стало объяснимо. Даже страх перед матерью Раммана. Но девушке всего двадцать лет, а чтобы нажить личное проклятие, надо повидать много-много зим и весен, слишком многим перейти дорожку, а также испоганить множество жизней. Аластар Эск и то не «дорос» до персонального проклятья. Потому что проклинающий своего, конечно же, добьется, но, посеяв бурю ужасающей силы, пожнет что-нибудь не менее разрушительное в собственной судьбе.
На более пристальные наблюдения за поведением и настроением Илуфэр Омид у Форхерда Сида не хватало времени, но пока ее отчаянное желание спрятаться от глаз шуриа совпадало с его намерениями в отношении Джойаны, можно было не особо торопиться. Сама себя выдаст.
Джойана Ияри
Терпению, как и воде в дорожной фляге, свойственно однажды заканчиваться. Вот только что приятно булькало, а запаса-то оказалось всего на один глоток. И все. Нет больше ни желания, ни сил выносить удары судьбы и прочие неудобства. Считаем, загибая пальцы: неприветливые гостиницы — раз, хворые лошади — два, «святой» пароход сам по себе — три, разбойники, которые этот пароход захватить пытались, — четыре, и, конечно же, бочка из-под тухлой рыбы — это пять. Джона посчитала и решила, что с нее неприятностей хватит, а потому по змеиному обыкновению сбросила шкурку Священной Невесты — воплощения Глэнны на земле, в одночасье превратившись во вредную и шипящую дочь Шиларджи. И первой об этом преображении узнала нерасторопная банщица, которая посмела брезгливо морщить нос, когда отмывала волосы Джойаны Ияри от содержимого злополучной бочки.
— Вон отсюда! — приказала бывшая янамарская владетельница.
— Чо?
— Подите вон, девушка, и поупражняйтесь перед зеркалом в искусстве владения лицом. А своему хозяину скажите, что я не заплачу ни лейда. Вон!
За последние триста лет банный устав пребывал в неприкосновенности, а следовательно, недовольный банщиком клиент мог запросто уйти без платы услуг зарвавшегося грубияна. Хозяину же полагалось негодного работника сечь плетьми, а после с позором изгонять прочь, но чаще все наказание ограничивалось штрафом.
— Мне надоело, что за мои же деньги меня же и оскорбляют! — прошипела в ответ на покаянные слова Джона и продолжила свою месть, отхлестав по мордасам нерасторопного лакея.
— Я — княгиня Шанты, а не побирушка приблудная! — заявила она Грэйн и Сэйгану.
Кто бы спорил, верно?
Под этим лозунгом и прошла оставшаяся часть путешествия в Янамари. Стоило шуриа как следует принюхаться к своей косе, как настроение ее тут же портилось, а значит, его следовало испоганить всем встречным-поперечным. А почему это Джойана Алэйя Ияри должна страдать в одиночестве?
— Ты ведешь себя как младенец, у которого режутся зубки, — бурчала Грэйн.
— Нет, дорогая моя, я веду себя как женщина, которая устала от тяжелой дороги и чьи волосы воняют тухлой рыбой.
«И которую один любовник выменял у другого на паровозы!»
— Ничем они не воняют, — убеждала подругу эрна Кэдвен.
— Нет, воняют!
— Нет, не воняют! — рычала Грэйн.
Несчастный капрал ир-Сэйган в спор не лез, ему и так доставалось змеиных укусов больше, чем все остальным вместе взятым. Священная Невеста гневалась на мироздание в целом, а взъелась персонально на служивого просто так, из вредности. Терзать Грэйн — себе дороже, а безответный парень — просто находка для капризных вредин.