Волчица и пряности
Шрифт:
– Нет, нет, я совершенно серьезен.
Лоуренс был счастлив увидеть неловкую улыбку на лице Пиаски. Он сумел сохранить хорошую репутацию – не слишком высокую и не слишком низкую. Что еще лучше – теперь его считали безвредным торговцем, явившимся сюда из чьего-то капризного любопытства.
Лоуренс смело подался вперед и сказал:
– Вот почему я пришел сюда; я хочу узнать все, что только возможно, о Золотом баране. Может быть, тут есть кто-нибудь, кто что-то знает?
Торговец, избегающий капризов богачей, не заслуживает того, чтобы называться торговцем. Поэтому другие торговцы, до сих пор молча прислушивавшиеся, один за другим стали собираться вокруг Лоуренса с кружками в руках и улыбками на лицах.
***
Лоуренс не стал упоминать кости бога-волка, но лишь потому, что Золотого барана было достаточно – волки и овцы всегда были связаны друг с другом. Если в монастыре есть реликвия, относящаяся к Золотому барану, то, идя по ее следу, он сможет разузнать и о костях. Даже если он не узнает ничего конкретного, то по крайней мере разнюхает какие-то намеки.
Такова была надежда Лоуренса, но в конечном счете он узнал куда меньше, чем рассчитывал. Хуже того – подобные темы идеально подходят для веселых бесед за кружечкой вина. Когда Лоуренсу удалось наконец покинуть компанию и вернуться к себе в комнату, он был настолько пьян, что не мог ходить ровно.
Он рухнул лицом вниз на кровать, прежде чем Хоро, расчесывавшая хвост, успела освободить ему место. Пока она дергалась, пытаясь выбраться из-под Лоуренса, Коул поспешно принес воды.
– Ты явно перебрал, – заметила Хоро, когда наконец освободилась.
– Кто бы говорил.
Лоуренс взял миску, принесенную Коулом, и выпил, не вставая с кровати. Если бы он даже на это был не способен, то вообще не мог бы останавливаться на дешевых постоялых дворах, где приходится делить комнаты с другими. Осушив миску, Лоуренс вернул ее Коулу. Он знал, что если сейчас закроет глаза, то мгновенно провалится в сон.
– Ну что, много сумел разузнать?
Хоро, пристально глядя на Лоуренса прищуренными глазами, потянула его за ухо. Лоуренс, пожалуй, обиделся бы, будь он трезв, но, раз уж он пользовался ее пушистым, ухоженным хвостом как подушкой, он понимал, что и у Хоро есть причины обижаться.
– Ты имеешь в виду «хорошо ли я провел время?» По-моему, ты и так знаешь, нет?
– Пф. Если бы ты посмел сказать, что хорошо провел время, я бы тебе уши откусила.
– Если б я знал, что так выйдет, я бы заставил тебя пойти со мной… Прости, что я пришел так поздно, что достопочтенной Мудрой волчице пришлось пить в одиночестве…
Пропитавшийся спиртным рассудок уже не подчинялся Лоуренсу; своим сарказмом он заработал лишь пощечину. По правде сказать, если бы Хоро присоединилась к нему, все было бы еще труднее. Скорее всего, она это понимала и потому осталась дома.
После пощечины, напоминающей удар кнута, Хоро тихонько потянула Лоуренса за щеку.
– Есть еще что сказать?
Ее щипок вообще-то был даже приятен занемевшему лицу. Лоуренс закрыл глаза и ответил:
– Дай сперва немного посплю…
– Дурень. Но я, в отличие от тебя, знаю, как выказывать благодарность.
Его сознание уже уплывало, однако он готов был поклясться, что ощутил успокаивающие движения руки, которая гладила его по щеке.
Лоуренс был уверен, что провалами в памяти не страдает, но, когда он открыл глаза, вместо сумрака вокруг была непроглядная чернота. Он проснулся резко, но подняться сразу не смог.
Лоуренс заподозрил, что отключился ровно в тот момент, когда Хоро погладила его по щеке. Повернуть голову он даже не пытался – знал, что это будет слишком болезненно. Он закрыл глаза, мысленно сожалея, что заснул в такой неудобной позе, потом резко сел.
Все его тело задубело, как почва, лишенная влаги. Его единственной отрадой было воспоминание, что, когда он засыпал, его укрыли одеялом. Нет, погодите, это было не одеяло…
Сев, он обнаружил, что к его одежде пристали бурые шерстинки. Должно быть, Хоро все это время укрывала его хвостом. Стряхивая шерстинки, Лоуренс ощутил ее слабый запах.
– Уйй…
Лоуренс потер рукой шею, которая, судя по всему, промахнулась мимо подушки, когда он падал на кровать. В это самое время дверь в соседнюю комнату медленно открылась, впустив слабый мерцающий свет. При нынешнем состоянии Лоуренса даже тусклый свет от печи бил по глазам слишком сильно.
– Проснулся?
– …Кажется, да.
– Ужин еще горячий. Будешь?
– …Воды бы.
Вместо ответа Хоро пожала плечами и протянула кувшин с водой.
– Коул?
– Ему тот пастух рассказывает, что надо знать, чтобы пережить снежные дни, а он слушает. В отличие от меня, этот юнец обожает задавать вопросы.
Лучики света пробивались сквозь щели между дверью и косяком. Уверенная улыбка Хоро в полумраке казалась пугающей. Из-за любви Коула к вопросам Лоуренс частенько увлекался беседами с ним и переставал обращать внимание на Хоро. Похоже, это ей не нравилось еще больше, чем Лоуренс предполагал. Во всяком случае, сейчас она пристально смотрела на него сверху вниз, не желая сесть рядом.
– Похоже, мне придется найти кого-то, кто расскажет, что надо знать, чтобы пережить твои упреки.
– Ты имеешь в виду – найти кого-то, кроме меня?
– Тебя я могу спрашивать, только когда ты не сердишься… иначе ты становишься совершенно другой.
– Пфф. Мой настоящий облик тоже другой, знаешь ли.
И она ласково улыбнулась. Лоуренс просто не мог не бояться этой волчицы.
– Ну… как прошло?
Они оба говорили тихо, словно на ушко друг другу, прекрасно сознавая, что лишь тонкая дверь отделяет их от соседней комнаты. При мысли о том, какой интимной эта беседа выглядит со стороны, не протрезвевший еще Лоуренс ощутил, как его губы искривляются в усмешке.
Впрочем, у улыбки была и другая, более важная причина. Когда он с трудом доплелся до комнаты, Хоро не схватила его за грудки и не потребовала отчета немедленно. Несмотря на отчаянное желание узнать результат его изысканий, она проявила заботливость.
Но именно из-за этого улыбка на его лице постепенно перешла в опустошенное выражение. Все, что мог сказать Лоуренс, – что его изыскания прошли неудачно.
– Пока мне ничего не удалось узнать.
Выражение лица Хоро изменилось. Но она не вышла из себя – потому ли, что знала, что торговцы, упав, всегда встают на ноги (если им не платят за то, чтобы они оставались лежать), или же она предвидела такой исход?