Волчица
Шрифт:
– Вы шутите! – воскликнула она с более мягким выражением в своих блестящих серых глазах, – а я говорю серьезно. Я всегда серьезна, потому что я честолюбива. Вы тоже, кажется, честолюбивы?
Он был очень красив, этот аристократ, когда поднял свои заблиставшие глаза.
– Да, сказал он, – если честолюбие означает любовь к власти. Не ради богатства: я потратил так много в моей жизни, что деньги более не привлекают меня. Не ради роскоши обстановки: король не оттого король, что его корону несут перед ним на красной бархатной подушке. Даже не ради славы, остающейся в наследие поколениям, которых я вовсе не буду знать. Но ради самой власти, ради удовлетворения гордости и тщеславия, ради возможности располагать всецело, по своему капризу, жизнью мужчин и честью женщин!
– Вы откровенны, милостивый государь, сказала она, с восхищением глядя в его красивое, возбужденное лицо. – А что бы дали вы взамен той женщине, которая помогла бы вам достигнуть этой власти?
– Что дают обыкновенно женщине взамен ее жертв? – заметил он. – Непостоянство и неблагодарность.
– Но если бы я была этой женщиной, я бы не допустила этого, – отвечала она. – Я бы задушила вас собственными руками, прежде чем вам удалось бы обмануть меня! Потом, улыбаясь своей собственной горячности, она прибавила уже мягче: – Но этого не может быть между мной и вами. Слушайте: я буду вашим добрым гением… Я укажу вам путь к успехам, которые никогда и не снились вам… И когда вы будете идолом народа, освободителем Франции, скажите мне просто: «благодарю вас, Леони», и с меня будет достаточно.
Энтузиазм ее действовал заразительно. Он поднес ее руку к губам, удивляясь, что рука эта такая сильная и крепкая, с большими синими жилами как у мужчины.
Она поспешно, грубо, отняла свою руку.
– Это все пустяки! – сказала она, – а нам не до шуток теперь. Слушайте, Монтарба, я объясню вам наш план…
Тонкий слух графа успел различить шум шагов на лестнице.
– Виноват, Леони, – перебил он, – но если ваши сообщения имеют в виду мое исключительное благо, их лучше отложить пока. Там есть кто-то за дверьми.
– Нас не должны видеть вместе, – шепнула она. – Это испортит все. Ступайте в ту комнату; там вас не станут искать.
– А! ваша спальня, – сказал он со смехом, оборачиваясь в дверях, – право, это лучшее доказательство доверия.
– Замолчите! – перебила она, – и делайте, как вам говорят.
Потом, быстро поправив волосы и оглядев в зеркале свою красивую фигуру, она отворила дверь, приглашая посетителей войти в комнату.
Монтарба был наделен немалой долей любопытства; и так как положение его действительно оправдывало всякого рода предосторожности, то он, не задумываясь, принялся подсматривать за своей хозяйкой в полуоткрытую дверь. Но каково было его удивление, благодаря которому он чуть не выдал себя, когда он увидел дружеские приветствия, расточаемые Волчицей, кому же? Розине, которая смело вошла в комнату, очевидно чувствуя себя здесь совершенно дома, и Пьеру Легро, вошедшему вслед за ней, в кожаном переднике и с корзинкой инструментов на руке.
Молодая девушка, казалось, стала еще свежее и красивее прежнего, распустившись под лучами счастья, как цветок на солнце. И граф Арнольд, думавший, что давно уже утратил всякую способность волноваться таким вздором, почувствовал, что сердце его бьется от восхищения и досады, которую сам он принял за любовь.
– Милая Розина!
– Дорогая Леони!
– Добрый Пьер! – слышалось оттуда.
Потом, поцелуи и объятия начались снова, и Монтарба открыл шире дверь, чтобы лучше наблюдать за собеседниками.
– Когда свадьба? – спросила Волчица, усаживая возле себя Розину, между тем как Пьер ставил свою корзину на пол. – Я уже сделала свое дело. Моя «корзинка» готова. Вся остановка теперь верно за невестой?
– Как захочет Пьер, – отвечала Розина, краснея.
Пьер переминался с ноги на ногу, глядя на пол, на потолок, на окна, и повторил, наконец:
– Как захочет Розина.
– Знаете ли, ведь вы говорите вздор, друзья мои! – возразила Волчица, беря за руку каждого из них. – Я смотрю на вас как на детей, потому что вы, простые провинциалы, действительно все равно, что ребята в таком беспутном городе как Париж, и потому должны слушаться моих советов. Брат мой для меня дороже всего на свете. Вы спасли его от оскорбления. Вы, Пьер, своей неустрашимостью и силой. Я никогда не забуду этого!..
Граф начал понимать, в чем дело. «Если когда-нибудь, я вернусь в Монтарба – подумал он – надо будет свести маленький счетец с Гаспаром и верзилой Контуа!»
– Я только исполнил свой долг христианина, – отвечал Пьер, – то есть, я хочу сказать, долг одного гражданина перед другим.
Леони засмеялась.
– Он начинает заучивать урок, Розина, – сказала она. – Мы еще сделаем из него со временем патриота.
Но Розина только перекрестилась, бледнея и со страхом глядя на своего жениха.
– Я должен прежде иметь приличное жилище, чтобы предложить ей руку, – начал он медленно и обстоятельно, очевидно обдумав хорошенько свое положение. – Такая девушка как Розина должна войти в полный дом, с дровами, постелями, занавесками, шкафами и посудой, как было у меня, под моей соломенной кровлей в Рамбуйе.
– Оттого-то я и спрашиваю вас, как вы могли оставить его? – спросила Леони.
Пьер вопросительно взглянул на Розину, но, не встретив ее взгляда, начал решительно.
– Мадемуазель позволит мне говорить прямо и называть вещи их собственными именами. Наша свадьба была почти уже решена, когда не по своей воле, а по несчастью, Розина обратила на себя внимание нашего помещика. Она красивая девушка, мадемуазель, молодая, неиспорченная…
– Понимаю, понимаю, – возразила Леони. – Разве он был молод, этот аристократ, и… и опасен?
– Я ничего не знаю насчет опасности, – отвечал Пьер, хмурясь, – но я люблю Розину и лучше хотел бы видеть ее в могиле, чем во власти графа Монтарба!
Волчица вздрогнула и взглянула на дверь своей спальни.
– Графа Монтарба! – повторила она невольно.
Граф Арнольд стал внимательно прислушиваться.
Итак, она здесь, в этой самой части города! Теперь уж будет его вина, если он даст ей скрыться снова! Девушка может очутиться в его руках с минуты на минуту. А Пьер между тем продолжал развивать свою мысль.
– Потому-то я и привез ее в Париж, чтобы затеряться здесь в толпе. Оттого я и нанял квартиру для нее и ее бабушки здесь, на этой самой улице, возле вас и Головореза, наших единственных друзей, и сам поселился тут же, чтобы видеть ее и наблюдать за ней день за днем. Я силен. Я много работаю. Скоро, через несколько недель, я заработаю достаточно, чтобы устроиться. Тогда мы и женимся. Мадемуазель и брат ее удостоят свадьбу нашу своим присутствием. Здесь нет рабов, как в провинции. Мы, рабочие, здесь свободные граждане, пусть какой-нибудь аристократ осмелится здесь прикоснуться к ней!