Волчий отрок. Ослеплённый светом
Шрифт:
«Чем думать про госпожу, лучше сосредоточься на дыхании, – сказала ларва. Тон её изменился, теперь он ничем не отличался от командного голоса госпожи. Ларва хотела им управлять, Михей это чувствовал. – Не надумывай. Я просто хочу, чтобы мы справились, так что тебе лучше прислушаться ко мне. Ты же хочешь стереть эту самодовольную ухмылку с её лица?»
Михей посмотрел на госпожу и тут же понял, о чём говорила ларва. Госпожа точно верила, что права.
Он закрыл глаз и глубоко вздохнул, направляя всё внимание на дыхание. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Он перестал различать обрывки фраз, которые звучали на фоне. Только чувствовал, как грудь мерно поднимается и опускается.
«Молодец, – подбодрила ларва. – Чувствуешь, как стало тихо?» – «Да». – «А теперь посмотри
Михей нахмурился, совершенно не понимая, что должен увидеть в глубине себя. Эти пять дней, что он оставался наедине, были полны сожалений и страданий. Боли. Боли от невысказанных обид. Боли от предательств. Боли от обманов. Вся его жизнь превратилась в один сгусток боли, который цепкими когтями впился в сердце, не оставляя места ни для чего другого. Михей вздохнул и вновь погрузился в душу, рассматривая, что скрывается за болью. Он заметил движение тени. Тень вела его куда-то, и он последовал за ней. На душе стало гадко и темно. Слишком темно, словно он всматривался в необъятную тьму, что поселилась в сердце.
«Вот так. Ты её видишь. Это тьма. Чувствуешь, как она окутывает тебя?»
Он чувствовал. Плотный кокон сковал и начал медленно сдавливать. Дышать становилось всё сложнее. Тьма наступала, не оставляя ни единого просвета.
«Позови его», – произнесла ларва, волнуясь. Её голос дрожал и предвкушал, словно она скрывала восторг, который охватывал её.
«Позови!» – «Я не знаю как». – «Назови его имя». – «Я не знаю его!» – «Ты знаешь. – Ларва загоготала. – Всегда знал. Прислушайся к чувствам».
Михей услышал запах собачьей шерсти, к нему примешивался металлический. Кровь. Так пахло во время ритуала, когда госпожа убила его верного друга. Люпус. Это был он. Михей различил, как на место крови пришли запахи свежих трав и цветущих лугов, к ним примешалась овечья шерсть. Михей ощутил тёплое дыхание на своей руке, а за ним – шерсть Люпуса. Ему безумно, до дрожи, захотелось открыть глаз, чтобы увидеть своего друга.
«Не смей! – прикрикнула ларва. – А то придётся начинать сначала».
Из глаза потекла слеза, но Михей сдержался, крепче сжал губы и про себя прокричал:
«Люпус!»
Он не до конца верил, что вырколак – это Люпус, но подчинился ларве.
«Это и не он, – прошептала она. – Но он хотел, чтобы ты звал его так».
Ком подступил к горлу, а на сердце стало горше. Даже вырколак решил издеваться над ним, терзая и без того израненную душу. Ларва приняла облик Киры, вырколак хочет, чтобы его звали Люпусом. Что это, если не пытка?
«Доверься нам. Мы же часть тебя, мы не навредим», – мягко произнесла ларва. Слова были наполнены мёдом настолько сильно, что вызывали тошноту. Почему все так и хотят казаться его друзьями, а потом засаживают длинный нож в спину, так ещё и поворачивают его несколько раз. Невыносимо.
«Сосредоточься, – пробурчала ларва, её явно раздражали его внутренние стенания. – Позови вырколака».
Михей собрался с силами, крепче сжал кулак, чтобы чувствовать, как ногти впиваются в затянувшиеся шрамы. Он справится. Он сделает это. Заикаясь, он слабо протянул: «Люпус». Ничего не произошло. «Люпус», – голос стал увереннее, но всё ещё дрожал, боль, что приносило имя, не покидала. Михей различил шаги, как будто они отзывались позади. «Люпус», – тихо, но собраннее добавил он. Шаги усилились. Теперь он мог различить, как острые когти скрежещут по камню. «Люпус», – уверенно протянул Михей. Раздался протяжный рык. «Люпус!» – прокричал Михей, отринув боль и сожаление. Что-то уткнулось в него и тяжело задышало над ухом, слюна капала на Михея, и он зажмурился ещё сильнее. «Люпус», – в голосе появилась сталь. Михей не понял, когда внутри него всё изменилось, страх ушёл, а его место заняло желание убивать. Вырколак обошёл его, встал напротив и принюхался. Это был огромный волчара, раза в три или четыре больше Люпуса. У него была жёсткая чёрная шерсть, к которой если прикоснёшься, то точно порежешься. Михей не понимал как, но явственно видел его перед собой, хоть глаз всё ещё был закрыт. Вырколак оскалился и напрыгнул
Резкая вспышка боли озарила, словно светоч в темноте. Острая боль отозвалась во всём теле. Его растягивали во все стороны, дёргали за руки, ноги и голову. Одежда треснула и разлетелась на жалкие лоскуты. Невидимые хватки впились в конечности. Они разрывали кожу, проникали сквозь плоть и мышцы, чтобы добраться до костей и впиться в них мёртвой хваткой. Они хотели только одного: растянуть кости, а затем и всё тело. Словно когтистые лапы пытались удлинить его. Боль охватывала, меняла тело. Что-то пробежалось по спине. Михей схватился за спину, но ничего не нашёл. Что-то проникло под кожу и бегало по позвоночнику. Он ощутил жгучее желание добраться до него и выцарапать это. Михей когтями впивался в кожу, раздирая её. Кровь текла, а ошмётки кожи он отбрасывал. Раздражение и ненависть вскипали внутри. Содрав кожу, Михей ощутил под пальцами густую жёсткую шерсть. Что происходит? Что он делает? В своём ли он уме? Михей кричал от боли, обхватывал руками-лапами себя, пытаясь как-то замедлить процесс. Словно так он мог что-то остановить. Никто не сказал ему, что он станет вырколаком. Почему он никогда не спрашивал? Почему никто не сказал? Как они могли скрыть, что вырколак и лидерец это не одно и то же? Он вновь закричал. Лицо вытягивалось, превращаясь в пасть и принося новую боль. Рот наполнился острыми клыками. Новое ощущение охватило пасть, словно зубам было тесно в ней.
Тело стало непреодолимо тяжёлым. Ноги подкосились, и Михей упал на колени. Он не ощущал собственное тело, оно стало незнакомым, чужеродным, другим. Всё в нём изменилось. Он увидел, как руки превратились в мощные лапы, покрытые чёрной шерстью, но они ему не подчинялись. Ничего не подчинялось ему. Он оказался заперт в изменившемся теле и мог только наблюдать, но и зрение подводило. Нет, у него так и остался один глаз, а девлуз заменял второй, но то, как он видел, изменилось, как и всё в теле. Мир стал каким-то грязно-желтоватым с глубокими серыми оттенками, потерял резкость. Михей с трудом различал Марчела, который ближе всех стоял к нему. Госпожа и остальные совсем расплылись. Внутри всё клокотало, гнев закипал и поднимался к горлу, захватывая сознание. В нос ударило несметное количество запахов, которые сбивали: тела, пот, моча, цветущие травы и деревья, земля, букет специй. Какие-то Михей точно знал, а о природе и названиях других мог только догадываться. Он явственно услышал запах Киры, который пьянил и сбивал с ног. От неё пахло топлёным молоком, мандрагорой и ещё пятью травами, чьи запахи он разбирал, но не знал названий.
Михей сосредоточился, чтобы вернуть себе тело, но оно не слушалось. Голод, дикий голод охватывал его. И только ему было подчинено существование. Голод заглушил боль, стал единственным голосом, который шептал в голове.
Вырколак прорычал, а затем протяжно завыл.
Вой пронёсся по всему телу Михея, он чувствовал его каждой частичкой, словно это не вырколак выл, а Михей. В звуке сплелись боль, отчаяние и обида, что терзали душу. Самозабвенно Михей и вырколак выли, отдаваясь этому целиком. Но в какой-то момент всё изменилось.
Позади раздались шаги, вырколак резко развернулся на них. К ним приближались двое юнцов с сеткой. Вырколак ощерился, предупреждая. Михей приказал вырколаку успокоиться, но тот не слушался. Он никак не реагировал, а просто продолжал предупредительно рычать, не сводя глаз с юнцов. В нос ударил кислый запах страха, Михей не видел выражения их лиц – вырколак не различал их, – но слышал все запахи, которые окружали юнцов. Внутри всё сжалось, Михей и вырколак были опасны для них. До того, как он это окончательно осознал, вырколак в последний раз ощерился и набросился на юнцов, растянувших сетку. Михей попытался зажмуриться, желая не видеть происходящее, но не мог. Вырколак смотрел во весь глаз, не видя ничего, кроме жертв. Жертв. Именно ими они и были. Два неопытных дурака, посмевших выйти против вырколака. У них не было шанса. Никакого.