Волчий Сват
Шрифт:
– Объясните товарищам, – принаклонился Бугураев к Перфишке, который тоже обуютил зад в президиуме.
– Позвольте я скажу, – выхватился лектор.
Он был мелконький, как зубок чеснока, попавший в тыквы, с бледной проплешинкой, которую оберегала ржавенькая растительность, дававшая довольно смутное представление о прошлой шевелюре. И рот у него еще не закрывался. Вернее, не хватало губ, чтобы прикрыть выпирающие зубы.
– Так кто интересовался насчет вопросов?
Витяка поднялся.
– Ну я, Внук.
– А кто ваш дедушка?
По
– Спросите полегче, – выкрикнул кто-то. – Он и отца-то своего не знает.
Витяка взмелел лицом.
– Фамилия у меня такая, – буркнул.
– Так вот я вам, товарищ Внук, поясняю. Вопросы вы будете задавать на материале услышанного, то есть после лекции.
– А танцы во время вопросов будут? – поинтересовался тот же голос, что припозорил Витяку.
И зал снова завеселел. Завеселел не от ответа, который породил глупый вопрос, а оттого, что лектор был настолько косноязычен, что без улыбки слушать его было просто невозможно. Например, слово «рявкнул» у него звучало, как «явкнул», а «революция» воспринималось, как «еваюция».
– На бороне, что ли, его голос ковали? – воздел свой тенорок Протас.
И в этот самый момент в зале погасло электричество.
– «Да будет свет», сказал электрик и сам объезал провода», – кто-то так умело сшаржировал лектора.
Вареха же, видимо, посчитав, что настало время Клюхиного шаловства, обеими руками сдавила его ладони, хотя он и не собирался лапать ее.
В разных концах зала запорхали огоньками зажженные спички.
– Ну, у кого свечка наготове, топи воск, пока темно.
Эта шутка уже не была воспринята за остроту, потому как все медленной ощупкой двинулись к выходу.
– Ну чего ты меня держишь? – спросил Клюха немую, и она, вдруг разгребя его ладони, приникла лицом к тому месту, где они только что покоились под ее надзором, и – губами – стала вышаривать через шириночную толщу то, что возжигало ее осязательное любопытство.
Пуговицы у ширинки она отгрызла зубами.
В переулке, куда он свернул, выйдя из клуба, Клюху догнала Мальвина.
– Ты куда это так спешишь? – спросила.
– Никуда! – буркнул он и канул во тьму уже набравшей непроглядность ночи.
Глава вторая
1
Визит Перфишки был для него не столько неожиданен, сколько неприятен. Сроду он не приходил к нему в гости, а сейчас заявился и не вошел, а словно всосался со двора в уют их хаты.
– А ты живешь фартово! – сказал.
Клюха хмыкнул.
– Во что будем играть? – спросил. – В дурака или в поддавуху?
– Я к тебе – не сам по себе, – ответил Перфишка. – А просьбу сполняю.
– Чью же? – понаивничал Клюха.
– Той, что спит и тебя видит с дымящимся наперевес.
– Ну а ты-то чего теряешься?
– Я бы, конечно, своим зубом об нее споткнулся, да сестра она мне.
– Какая?
– Двоюродная. Ее мать с моей родительницей пеленки
Он тут же спохватно отскалился.
– Нет, серьезно, родня она мне.
– Ну а я-то тут при чем? – взмоленно воскликнул Клюха.
Он действительно переживал какое-то смутночувствие после вчерашнего общения с немой. Во-первых, ему стало понятно, за что ее так пакостно костерили бабы, а во-вторых, в душу вселилась пустота от какой-то беспробудной поганости, которая так плотно обступила его. И этот Перфишка тоже червем в рану норовит влезть, чтобы там размножиться до мерзкого клубения, которое выводят у скота с ног сшибающей запахом карболкой.
– Никуда я не пойду, – строгостильно произнес Клюха.
– А она тебя к себе и не кличет, – произнес Перфишка. – Мальвина сюда просится придти.
– К нам? – опешенно переспросил Клюха.
– А чего, к вам гости не ходят?
И в этот самый миг дверь распахнулась, и на пороге возникла Мальвина.
– Вы чего, заморозить меня решили? – спросила.
Клюха унырливо забегал глазами. Вот-вот должна прийти от соседки Флаха. И потому он, набежно кинувшись к вешалке, стал одеваться.
– Куда же ты? – недоуменно воззрилась на него Мальвина. – Гости – в дом, хозяин – вон?
Они долго бродили в сиреневых потемках. Так же, как, видел он, делали другие парочки, пытались затолкнуть друг дружку в сугроб, и Мальвина громко смеялась. Но любовного ослепления, о котором Клюха читал в книгах, с ним не происходило. А Мальвина, как ему казалось, кидала себя из фальшивой незрячести в ложное прозрение, терлась о его плечо, замолкала на полуслове, ожидая чего-то сверхъестественного от этого соприкосновения.
За то время, что они ходили по улицам и проулкам хутора, наступая на сокровенную лень собак, Клюха узнал, что Мальвина на пять лет его старше, что Перфише, как он и предполагал, она сроду не родня; но близости с ним, кроме ничего не обязывающего трепа, у нее не было. Работала Мальвина в райкоме комсомола, а в хутор приезжала к тетке – крикливой бабе по кличке Накось-Выкусь. А прозвали ее, видимо, так не от того, что она всем и каждому дулю под нос совала, а от диковинной для этой местности фамилии. По паспорту она значилась – Накос. Ну, а «Выкусь» и дурак мог присобачить. Уж больно оно близко лежит. Звали тетку и вовсе по-чудному – Сабина Эрастовна.
Говорили, что Сабина Эрастовна в хуторе объявилась еще во время войны; до этого вроде она жила в Прибалтике, – тут схоронила своего мужа, ни имени, ни фамилии которого никто не помнил, только на могилках, коль кто туда заходил по случаю или ненароком, натыкался взором на каменный крест, жеваный неразборчивой надписью, похожей на бездумную насечку.
Мальвина к ней приехала уже потом, и тоже с «запад'oв», Клюха не стал уточнять, откуда именно она припожаловала, по той причине, что ему было на тот час все равно, какие кровя протекали в девке, так откровенно и настойчиво липнущей к нему, надеясь на взрослое безоглядное взаимодействие.