Волчонок на псарне
Шрифт:
– Ну, пойдем, - заныл Мыш, я сбросила его руку с плеча.
– Куда? Заплутаем.
– А так упыри съе...
– он икнул и приложил палец к губам.
В звонкой, будто стеклянной тишине был слышен каждый звук. Безветренно, ни лист не шелохнется, вдалеке стонет ночная птица, в опавших листьях возятся жуки. Я открыла рот, чтобы высмеять Мыша, но далеко-далеко услышала наполненный ужасом женский крик, выворачивающий наизнанку кишки. Представился синий упырь, вылезший из болота. Такой, еще плотный, только кожа со щеки слезла. Он склонился над женщиной и терзает ее, а она кричит, кричит...
– Говорил же...
Я ткнула Мыша локтем в бок:
– Тссс! Он далеко, не должен почуять.
– А вдруг?
– прошелестел Мыш.
– Если топать будем, скорее заметит.
– Ветер дует от нас к нему, унюхает. Давай грязью намажемся, чтоб не так пахнуть?
– Ага. Хорошо придумал.
Пригибаясь, на цыпочках мы подошли к ближайшей луже, где надулся зеленый пузырь. Будто испугавшись нас, он лопнул, ужасно воняя. Хорошая лужа, зловонная. Мыш и так был в грязи, и намазал только грудь и лицо, а мне пришлось лезть в лужу и барахтаться там.
Промокшие, вонючие, мы забились под вывернутые из земли корни сосны и замерли, ожидая, когда или рассветет, или рассеется туман. Крик больше не повторялся, зато гадкая птица орала истошно, жалобно, словно кого-то оплакивала.
Только мы подумали, что опасность миновала, как затрещали ветки под чьей-то ногой. Кто-то большой, грузный продирался сквозь заросли кустов, дышал тяжело, прерывисто. Упырь - мертвец, он дышать не должен. Или все-таки?..
Представился тот же окровавленный упырь, который ломится к нам, оставляя на колючках терновника клочья кожи и одежды. Бррр!
В отчаянье я приложила ладони к земле, зажмурилась и попросила лес защитить меня. Вдруг я все-таки волшебница, и получится? Обычно он отзывался, но сейчас словно онемел. Обиделся? Это я должна обижаться!
Упырь фыркнул, чихнул, хрюкнул. Визгом ответил поросенок...
– Кабаны!
– радостно ответил Мыш.
Я улыбнулась:
– Ага. Фух!
Шумное стадо кабанов возилось до тех пока, пока туман не рассеялся, и на небе не запереливались звезды. Мы вылезли из засады и пошли наугад. Луна уже спряталась за деревьями, и небо посветлело. Мы продрогли, комары искусали так, что тело чесалось все, и глаз заплыл.
Вскоре я обнаружила наши с Мышем следы, и мы побежали домой, уже не опасаясь заколдованной поляны с огневками, потому что луна села, взошло солнце, и у нечисти больше нет власти! Если упырь где-то и был, то спрятался в болоте.
Мыш остановился, шумно вдохнул воздух.
– Что?
– спросила я.
– Гарью воняет. Как после пожара.
– Ага. Странно, сыро ведь.
Болото с дубом перед рассветом уже не выглядело таким зловещим - дерево как дерево, болото как болото. Туман пропал, осел холодной росой. Мы с Мышем переглянулись и, не сговариваясь, расхохотались. Два поросенка, грязных и вонючих. Если увидят нас такими, насмерть задразнят.
– Помыться надо, - предложил Мыш, зевнул, мы обогнули заболоченную поляну и зашагали к утиному озеру, куда часто бегали купаться. Чем ближе подходили к нему, тем усиливался запах гари, он стал таким резким, что горло зачесалось, захотелось откашляться.
– Чего так
– возмутился Мыш, увидел впереди озеро, ломанулся к нему и нырнул прямо в одежде, принялся фыркать, оттирать одежду, и вокруг него получилось коричневое пятно грязи.
Я нырнула с головой, тоже вымылась, наплескалась, отгоняя сон, и поплыла к берегу. Раздеваться и отжимать одежду не стала - вдруг Мыш вздумает подглядывать? Ночью он так насмотрелся, что вряд ли увидит у меня что-то новое, но все равно было неприятно недалеко от него обнажаться.
– У них бобы сгорели, что ли?
– предположил Мыш.
– Или искры попали на шатер, и он вспыхнул? Только бы не мой!
– Наши далеко от середины поляны и костров, - утешила его я.
– Скорее у кого-то из взрослых. Ничего, новый поставят, делов-то!
Вприпрыжку мы направились по протоптанной тропке. Холодная водя меня взбодрила, я, наверное, даже смогла бы немного поупражняться с мастером Тайге. Мыш устал больше и все время отставал, а когда заметил грибы под сосной, выкопал их и понес в руках.
Там где мы раньше жили, было сухо, и грибы не росли, потому я не знала, какие можно есть, а какие нет. Когда женщины собирали ягоды и грибы, я обычно тренировалась вместе с мальчишками.
– Они съедобные?
– Ага, - он протянул мне грибы с коричневыми маслянистыми шапочками.
– Называются маслята. А вон, видишь, между листьями папоротника?
Я прищурилась и разглядела в тени здоровенный гриб на белой ножке с алой шапочкой в точку. Красивый-то какой, не то что у Мыша!
– Он ядовитый, - объяснил Мыш.
– Чуток откусишь, и все, умрешь.
Мы брели, сбивая росу с папоротников, я бросала в Мыша шишки, он нес грибы и не мог мне ответить. Наконец не выдержал, положил их на замшелую кочку, набрал шишек и погнался за мной. Все равно не догонит не попадет... Ай! Шишка ощутимо стукнулась в затылок.
– Ну, Мышара, я тебе сейчас...
Слова застряли в горле, потому что я едва не наступила на смятый папоротник, весь залитый кровью. Крови было столько, будто здесь закололи свинью. Я села на корточки, сунула палец в кровь, поднесла к глазам. Точно она! Вспомнился крик в ночи. Что же, упырь к самому стойбищу подобрался и кого-то заел?
Вокруг все истоптано, следы лошадиные и вроде человечьи, но... Наши или ходят босиком или носят кожаные мокасины, здесь же отпечаток подошвы не повторяет ногу...
– Мягкотелые, - проговорила я и попятилась, спиной уперлась в сопящего Мыша.
– А может, упырь?
– пролепетал Мыш с надеждой.
– Нет. Видишь, - я ткнула в след копыта.
– Лошадь. Тут убили мягкотелого.
– Где тогда тело?
– Не знаю. Забрали, вот полоса - тащили кого-то, и кровь.
Дальше шли молча. В голове вертелся вопрос, откуда запах гари, но я не спешила отвечать на него. Вообще запретила себе об этом думать. Мыш сопел и хлюпал носом. Чем ближе подходили к стойбищу, тем больше было следов коней, по лесу будто табун пробежал. Хотелось закрыть глаза, но надо быть сильной. Старая Фло говорила, что сильный - не тот, кто побеждает, победить может ловкий и хитрый, а тот, кто держит удар. Тот, кто способен отступить, когда хочется наброситься.