Волчья хватка. Волчья хватка?2 (сборник)
Шрифт:
– В моей машине никто не сидел.
– А кого я стрелял? – несколько опешил стрелок.
– Не знаю. Ты разве стрелял? Я что-то стрельбы не слышал…
Гаишники ушли в будку, там посовещались еще раз, после чего автоматчик вынес документы.
– Ладно, езжай… – Оглянулся на будку, спросил тихо: – Слушай, не понял, кто был все-таки?
– Оборотень, – шепнул ему на ухо Ражный. – Слыхал?
Автоматчик долго маячил в зеркале заднего обзора – то собирал гильзы с дороги, то подолгу смотрел ему вслед, наугад шаря руками по асфальту. Через полкилометра начался Вятскополянский район…
Молчун поджидал его, спрятавшись в пыльной
Пуля угодила ему под правую лопатку, но вдоль туловища – стреляли в угон – и вылетела из плеча. На первый взгляд особого ущерба не принесла, боевая пуля проткнула, как шилом, ибо зверь довольно твердо ступал на лапу, однако когда Ражный остановился и осмотрел рану, выяснилось, что выстрелом раздробило ребро: едва он коснулся этого места, Молчун предупредительно прикусил руку.
– Я говорил тебе: жить с человеком можно собакам, а не волкам, – проворчал он. – Ты же зверь, объявленный вне закона. Видишь, я тебе не защитник, потому что у волков не бывает хозяина… Ладно, сам напросился, терпи. Еще хорошо отделался. Теперь у нас, брат, и раны одинаковые. Это у тебя первые дырки в шкуре, но не последние…
В горячке он не чуял боли, но теперь обе раны горели огнем и заставляли зверя вертеться в узком пространстве между сиденьем и доской приборов, дотягиваясь то до одной, то до другой. Весь набор обезболивающих и дезинфицирующих средств был у него на языке; без всякого вмешательства он мог бы в течение нескольких дней справиться и с более тяжелой раной, однако у Молчуна, стрелянного впервые, не хватало опыта. Он нормально доставал языком плечо, однако входное отверстие с большим трудом, поскольку вынужден был выворачивать голову назад и вниз или совать ее под лапу. А лечить сейчас следовало именно входную рану, где остается вся зараза от пули и куда попадает шерсть.
По молодости переярок еще не знал этого и вылизывал ту, что была больше, ближе и больнее. Занятый своими мыслями, Ражный вначале тоже не обратил на это внимания и хватился лишь через два часа, когда въехал в Вятские Поляны: волк часто задышал, хотя было не жарко, нос стал сухой и горячий.
Каждый аракс, будь он вотчинным или вольным, приезжая на поединок в чужую вотчину, должен был прежде всего отыскать хозяина Урочища, засвидетельствовать свое появление и, если схватка была определена с кем-то третьим, получить от него подорожную – своеобразное разрешение на поединок и условленное место и час первой встречи с соперником.
Существующие обычаи засадников складывались во времена татаро-монгольского ига, при Сергии Радонежском, и соблюдались очень строгие и весьма насущные правила конспирации, сохранившиеся до сегодняшнего дня. Вместе с тем было в этих обычаях и кое-что более древнее, архаичное, не связанное с христианством и теперь ставшее чистой символикой. Поклонение и приношение жертв деревьям Урочища было привычным и обыденным, но кроме того, например, приносить дары вотчиннику, на чьей земле произойдет схватка. Каков дар, зависело от важности поединка: по обыкновению это был жеребенок или ловчий сокол, но если для аракса борьба на земляном ковре была решающей, судьбоносной, значимость дара увеличивалась соразмерно и не имела привычного понятия цены. Победитель мог одарить самым дорогим – вторым или третьим по счету сыном, отдав его вотчиннику на воспитание и обучение, если у того нет сыновей и некому наследовать Рощу, или дочь в жены, если хозяин Урочища недавно вступил в сборный возраст и холост.
Когда-то таким образом деду Ерофею привели жену – бабку Ражного, красавицу невиданную, из-за которой, собственно, и таскали деда, пытаясь засадить в лагерь.
Теперь не то что дочерей, но и жеребят, а тем более ловчих птиц не давали в дар, и приношение вотчиннику напоминало примитивную взятку, ибо из однолетнего жеребчика еще нужно было вырастить коня, кормить его, ухаживать, обучать – одним словом, душу вкладывать. И с соколом не возьмешь большую добычу, разве что утку или перепела…
Нынче считалось достойным даром, если вотчиннику пригоняли машину, как Колеватый…
Ражный вез волка…
Хозяин Вятскополянского Урочища Николай Голован был сельским священником, и отыскать его оказалось совсем нетрудно, как, впрочем, и саму Рощу. Дабы побороть «чародейские» обычаи, еще при Алексее Михайловиче в дубраве поставили деревянный храм, а служить в нем поставили аракса, вотчинника Голована, таким образом примирив доселе непримиримое. Спустя шестьдесят лет воздвигли каменный, двухэтажный, с колокольней, видимой на много километров. И тут же, при храме, сделали приходское кладбище, так что жители из близлежащих деревень не одну сотню лет свозили сюда покойников и хоронили между огромных деревьев. Но с них каждый год слетало столько желудей и листвы, что могилы сами скоро оказывались похороненными и исчезали бесследно.
В последние лет десять сюда вообще не привозили мертвых, поскольку дееспособное население прихода давно разъехалось, оставшиеся немощные старики доели последний колхозный комбикорм и поумирали, и дома в деревнях раскупили дачники. Храм долгое время служил складом фуража, потом вообще стоял в запустении, пока власти не дали команду на возрождение веры и церквей.
И потому как вотчинники Голованы издавна наследовали не только Урочище, но и сан приходского священника, то Николай в одиночку взялся восстанавливать храм, после чего, увидев его старания, подключились дачники – люди в основном интелллектуального труда, изголодавшиеся по вере. Так снова и возник приход, на самом деле существующий лишь в летний период, а все остальное время отец Николай служил в совершенно пустом, гулком храме.
По этой причине боярин Пересвет назначил поединок на начало октября, когда в Урочище на высоком холме нет ни единого постороннего человека и вотчинник-батюшка, молясь за своих прихожан, откочевавших большей частью на зимние квартиры в Москву, исполняет обязанности дачного сторожа.
Конечно, араксу Головану полезнее было бы пригнать в качестве дара джип-внедорожник: Ражный за последний десяток километров дважды засаживал «Ниву» так, что приходилось вытаскивать ручной лебедкой. С началом дождей Урочище превращалось в остров.
Он привез волка…
Каждый вотчинник стремился не выдавать месторасположение Рощи и тем более ристалища; тут же все было на виду, открыто, и в этом была сложность предстоящей схватки. Единоборцы могли спокойно разгуливать по Урочищу, воздавать жертвы деревьям, прикасаться руками к земляному ковру и получать от него силу, оставленную здесь араксами за многие сотни лет. И кроме того, некоторое время до начала поединка жить на этой территории и даже ежедневно и подолгу видеть своего противника.