Волчья хватка
Шрифт:
А бандит, видимо, знал, что хозяина нет, потому вёл себя дерзко и нагло — выломал окно, влез в дом и стал хозяйничать, выбрасывая на улицу и складывая в машину все, что понравилось. В последнюю очередь снял со стены икону, и, когда вылез с нею на улицу, сторож наконец пришёл в себя, прицелился и всадил ему заряд дроби в задницу. Разбойник сначала упал, заорал и пополз за машину. Витюля перезарядил ружьё и выстрелил по капоту иномарки, но бандит пришёл в себя и открыл ответный огонь — выбил окна, изрешетил железную крышу, после чего заполз в машину и поехал со двора. Сторож вдарил по нему ещё раз, выставил заднее стекло, но нападавший умчался по просёлку и на развилке повернул не к городу, а в обратную сторону — к
Герой Соцтруда побоялся спускаться вниз, а лишь принёс патронов с пулями и картечью, и засел у слухового окна.
— Кудеяр! — восклицал он, не в силах справиться с волнением. — Истинный Кудеяр! Средь бела дня на такое?!
Это происшествие показалось Ражному странным: грабить охотничью базу не имело смысла — денег нет, оружие вывезли и сдали в милицию на хранение, да и вообще ничего ценного: даже икона была новая, конца прошлого века. Судя по похищенным вещам, бандит жил не очень далеко и бедствовал в осеннем холодном лесу. Ущерб от нападения был не великий — в конце концов, и «Кудеяру» досталось: на земле, где стояла его машина, остались сгустки крови, битое стекло, и можно бы считать, что были с налётчиком в расчёте, но ещё тогда Ражный заподозрил — а не приглядывать ли за ним приставили этого человека?
Оставив все дела, он занялся поисками и через пару дней обнаружил старенькую, простреленную дробью «БМВ», замаскированную на зарастающей лесовозной дороге в двадцати километрах от базы, и сел в засаду.
Ещё через пару дней кончились продукты, да и похолодало, так что Ражный решил оставить Кудеяра до первого снежка, когда тот сам выберется из своего логова и наследит.
Первый снег выпал через неделю, и Ражный, прихватив с собой оруженосца Витюлю (носил карабин на случай встречи с крупным зверем), пару гончих, специально отправился в тот район потропить зайцев. И скоро гончаки вдруг залаяли на одном месте, будто по крупному зверю.
— Лось! Лося держат! — возликовал неунывающий Витюля.
Несведущего Героя пришлось урезонить, ибо вместо лося там мог быть тот самый Кудеяр с «Калашниковым»…
Так оно и оказалось. Только бандит не смог даже самостоятельно выползти из палатки, присыпанной снегом. Дробовой заряд попал ему в область анального отверстия, задница распухла, начиналось заражение крови, и Кудеяр валялся с высокой температурой и в полусознательном состоянии. Автомат у него был под рукой, и, несмотря на помрачение ума, он все-таки попытался поднять его с пола, но ничего больше сделать не успел. Ражный вышвырнул бандита из палатки на снег, придавил к земле стволом карабина.
И здесь от него дурно завоняло. Потом, когда выздоровел, Кудеяр признался, что не мог сходить в туалет уже неделю, и тут от страха у него началась медвежья болезнь, которая продолжалась потом всю дорогу, пока несли его до машины и пот ж ехали до базы. Несмотря на ранение, у бандита не пропал аппетит и он сожрал чуть ли не половину уворованных продуктов — четырнадцать литровых банок лосиной тушёнки! Даже с великого голода нормальному человеку столько не съесть, тем более когда случился запор.
На базе Витюля отмывал и лечил его больше месяца, геройски перенося отвращение, и когда Кудеяр встал на ноги, Ражный велел выдать ему солдатскую одежду, бывшую в клубе как охотничья спецовка для гостей, и отправить на все четыре стороны. И вот тогда налётчик в прямом смысле пал на колени.
— Не выгоняйте! — взмолился. — Мне некуда идти! Я вынужден прятаться! Если я появлюсь в городе — меня убьют! Буду служить вам! Все исполню, что прикажете!.. Позвольте остаться!
— Даю три минуты, — предупредил Ражный. — И чтоб духу твоего не было!
Налётчик пугливо открыл дверь задом, попросил из-за порога:
— Верните мне автомат…
Не хотелось марать рук об это существо, поэтому Ражный дал ему пинка и велел Герою вывезти Кудеяра за сто первый километр в прямом смысле, то есть за границу арендованных охотугодий. Верный слуга исполнил все, как полагается, но не прошло и недели, как егеря, объезжавшие на снегоходах лосей в семнадцатом квартале, засекли человеческие следы в кирзовых солдатских сапогах. Неизвестный выходил на просеку, зачем-то прошёл по ней взад-вперёд, после чего, неумело маскируя след, снова свернул вглубь квартала, где находился старый леспромхозовский вагончик с печью. И пёс бы с ним, да на выходные дни Ражный ожидал группу «новых русских» из области, и Кудеяр мог подшуметь лосей, стоящих на кормёжке в этом квартале. Поэтому, не раздумывая, велел осторожно пройти на лыжах к вагончику и взять, кто бы там ни оказался. Егерями у него работали местные мужики-охотники, леса знали отлично и к обеду следующего дня привезли в снегоходной нарте обмороженного, корсетного Кудеяра.
Гнать его с территории оказалось бесполезным, его в двери — он в окно, тем более одичавший лесной скиталец снова упал на колени.
— Служить буду! Как последняя сука!
Он был интеллигент и в лагерях не сидел, поэтому тюремные клятвы и замашки звучали у него выспренно. Не походил он ни на уголовника, ни на киллера, вынужденного скрываться от возмездия, ни на члена какой-нибудь бандитской группировки, которому братва отказала в покровительстве.
При всей своей рабской роли в охотничьем клубе, Герой Соцтруда Витюля вовсе не был рабом, а невероятно прилежным трудягой, выброшенным с круга жизни великими реформаторами. Он до сих пор оставался Почётным гражданином города Надыма, одна из улиц носила его имя; разве что надымчане не ведали, где теперь он и в каком состоянии, качая природный газ по трубопроводу, им сваренному. Витюля прекрасно осознавал своё положение, называл себя абортом реформы и все ещё желал быть кому-то нужным и полезным — не государству, так небольшому частному делу в виде клуба и охотничьей базы. Варить он больше не мог, поскольку от долговременных запоев тряслись руки…
— Ладно, — согласился тогда Ражный. — Служить так служить… Но запомни: малейшее неповиновение, и я тебе больше не хозяин.
Кудеяр готов был землю есть.
А Ражный присматривался к нему и искал подтверждение своим внезапным мыслям: впереди был первый поединок, и вполне возможно, что его будущий соперник, заранее зная, с кем придётся выйти на ристалище, подослал своего человечка, используя его вслепую.
Отец не раз предупреждал — за полгода до схватки никого больше к себе не подпускай, тем более перед Пиром. К нему самому не раз подкрадывались — то молодая женщина объявится, на которую сроду не подумаешь, то беспризорный мальчик, которого выгнать рука не поднимается. Для соперника все важно: как ты живёшь в мирской жизни, что ешь, сколько спишь и даже что видишь во сне.
И сколько бы он ни приглядывался к рабу, ничего не заподозрил и все-таки решил заранее освободиться от зависимой души: до поединка оставалось менее полугода, поскольку Ражный этой весной достиг совершеннолетия аракса — исполнилось ровно сорок.
Способ избавления от рабства он знал армейский, проверенный и жёсткий: прежде чем поднять человека, его следует унизить, дабы ощутил дно и опору под ногами. Иначе из трясины не выплыть…
Но оказалось, есть на свете люди настолько глубокие в своей низости, что могут и тебя увлечь на дно, незаметно погрузив в болотную зыбь. Самое удивительное, что Кудеяру нравился такой образ жизни и другого он не хотел, а выгнать его с базы оказалось невозможно. Он в буквальном смысле прилип, въелся, как ржавчина, и медленно грыз изнутри душу, изъедал и язвил её своими циничными, полускрытыми насмешками, и когда хозяин выходил из терпения и хватал палку, тотчас же покорно склонял перед ним спину.