Волчья хватка
Шрифт:
– Это лишь предположение… – проворчал боярин, встал с корня и возвысился над Ражным.
– Ваш род всегда кичился умением чувствовать соперника на ристалище, приближение оглашенных и врагов. Вы же способны летать над землей, как нетопыри!.. Что же ты проглядел Кудеяра?
– Привык к нему. Впрочем, на это и был расчет… Он добровольно пошел в рабство, и я привык, как к рабу. И перестал чувствовать. Мы же стараемся не замечать внешние качества падших. Они вызывают омерзение, отвращение…
– Ослаб посылал опричников в твою вотчину. – Боярин еще раз обошел
Лишь сейчас Ражный понял причину столь неожиданного визита боярого мужа: пришел не для того, чтобы порадоваться за его поражение на ристалище и таким образом еще на год продлить спокойствие за свое положение…
– Прости, боярин, – повинился он за свои мысли и положил ему руку на плечо. – Прости, брат.
– Почему ты до сих пор не женился? – внезапно спросил тот и сел на прежнее место. – Конечно, женитьба, продление рода – дело Ослаба, но я имею право спрашивать. Твой отец поручил… Ну?.. Все араксы с Пира бегут к суженым, с ристалища – и в брачную постель, даже с набитой рожей, а ты что?.. У тебя же есть невеста?
После Манорамы Гайдамак уже не мог разорвать обручение и лишить его невесты, а ее – женской судьбы. Но узнав о потешном поединке с боярином, вето наложил, велел на глаза не являться, пока он жив. И чтобы преодолеть его, теперь следовало просить руки суженой на коленях…
– Я еще подожду, – уклонился от ответа Ражный. – Чтобы не являться к суженой с набитой рожей…
– С кем тебя обручили?
Воропай мог и не знать Оксану…
– С правнучкой Гайдамака…
Пересвет понял это по-своему.
– Побочных детей наделал?
У него действительно одно время был побочный сын Сережа. Его родила Нина, русская учительница из Горного Бадахшана, и так уверяла Ражного, что он отец, – не поверить было невозможно. Даже при том, что у Нины оказалось еще три возлюбленных – рядовой Щукин и два офицера из комендантской роты. Потом рядовой демобилизовался и увез ее домой, в поселок Сузун Новосибирской области, откуда и пришло письмо с известием, что Сережа не его сын, а рядового Щукина. Но Ражному почему-то еще долго грезился тонколицый худосочный мальчик, протягивающий к нему руки из детской колыбели. Хотя у Нины в каменном сарайчике без окон не было никакой колыбели, а маленький Сережа спал в пластмассовой ванне.
– Так сколько наплодил на стороне? – по-свойски спросил боярин. – Положа руку на сердце…
– Думаю, нет пока ни одного, – с грустью сказал Ражный.
– А почему – пока?
– Ну, мало ли, – уклонился он. – Дело житейское. Пока нет, а вдруг да появится. Я в миру живу…
– Так и Ослабу ответишь?.. Что, если Гайдамак ему нажаловался, что ты правнучку лишаешь женской судьбы? А опричники подтвердили твое распутство в миру?
– Да не было никакого распутства, – нехотя проговорил он, все
– Почему холостой до сих пор?
– Не хотел говорить… Вернее, вспоминать не хотел. Мы же тогда условились, поклялись…
– Ну? – Боярин признался тем самым, что ничего не забыл.
– После нашей потехи Гайдамак велел на глаза не являться. А я унижаться не могу…
– Да я этого инока в узел завяжу! Сам правнучку приведет к тебе в вотчину!
– Не готов я, Воропай, – несколько поспешил Ражный. – Еще поражение не пережил, какая тут женитьба?
– Ох, что-то ты крутишь, брат!
– Да ничего я не кручу. – Он держался из последних сил, уже понимая, что от боярина не уйти и придется поведать ему о Миле.
– Тогда думай! Думай! Что такое сотворил? Чем мог разгневать старца? – Пересвет терял терпение. – Пойми одно: не я – Ослаб пытать начнет! Поставит в Судной Роще и спрос учинит. Что говорить станешь?.. А суд его – это тот же поединок! Схватка, в которой всегда побеждает он, поскольку за ним правда и последнее слово. Поставит и начнет нащупывать уязвимые места! И обязательно нащупает и ударит… Тогда будет поздно выставлять защиту – сейчас еще можно! Думай!.. Ну, вспоминай! Куда еще залез по недомыслию или умыслу? Я не хочу, чтоб ты жизнь свою закончил в Сиром Урочище, каликом перехожим или паче того – верижным… Думай, внук Ерофеев!
Она явилась в последний раз за два дня до отъезда в Вятскополянское Урочище. Пришла ночью, когда Ражный, спустившись с правила, смывал на реке кровавый пот. Сразу же бросилась в глаза ее одежда, по-цыгански пестрая, яркая – толстый свитер, расшитый серебряными цветами, длинная красная юбка с разрезами по бедрам, цветастая, старинная шаль на плечах. Камуфляж, в который обрядил ее после воскрешения, оказался выстиранным, отглаженным и аккуратно сложенным в пакет, откуда торчал топор и выпирал охотничий нож.
Особенно нелепо выглядели изящные, золотистые и светящиеся в темноте туфельки на высочайшем каблучке. На удивление, Миля не разучилась в них ходить и как-то ножку, расшлепанную за год босой жизни, втиснула…
Наверное, ей хотелось выглядеть красиво, эффектно…
– Я пришла, – сообщила она торжественно.
Ражный вышел из воды, растерся полотенцем.
– Вижу… Как ты себя чувствуешь? После воскрешения?
– Будто заново родилась. Другим человеком…
– Постарайся не растерять это ощущение, не делай старых ошибок, – по-отцовски назидательно посоветовал он.
– Наверное, ты не понял… Я пришла к тебе, Вячеслав.
Он остановился, посмотрел ей в лицо и вдруг отметил, что цыганская пестрота ей идет, особенно старинная шаль. Широко открытые, доверчивые глаза ее лучились в полумраке, чуть подрагивали губы.
– Что скрывать, в общем-то я ждал этого часа, – признался он. – Не хотел и ждал… Даже звал иногда.
– Почему же прогонял?
– Вспоминал суженую. – Он взял из ее руки тяжелый пакет с вещами и пошел, но Миля обогнала, забежала вперед.