Волчья шкура

Леберт Ганс

Он слышал, как она открыла дверь и зажгла свет; жадно жуя свой хлеб, слышал, как щелкнул выключатель. А затем произошло нечто невероятное: фрейлейн Якоби позвала его. Не может ли он сейчас же зайти к ней, крикнула она.

Так уж устроен мир: каждому, кто готов вот-вот сломать себе шею, в последнюю минуту встречается ангел, воплотившийся в какого-нибудь человека, иной раз ничего общего с ангелом не имеющего, к примеру в такую лихую девицу, как фрейлейн Якоби (явно слишком лихую для ангела); ангел никогда себя не выдаст, он попытается средствами, доступными тому, в кого он воплотился, удержать

и спасти дурака: спасти не как ангел, а как человек.

Фрейлейн Якоби постучала в стенку.

— Господин Малетта! — крикнула она, — Вы не заняты?

— Нет. А в чем дело? — откликнулся он.

— Зайдите ко мне поскорее. Вы мне нужны.

Чуя недоброе, он вышел в коридор и открыл соседнюю дверь. Фрейлейн Якоби стояла посреди комнаты и странно лучистым взглядом смотрела на него.

— Вы хотели помочь мне раздеться, — дерзко сказала она.

А он:

— Ах да! Кажется, я что-то такое говорил.

А она:

— Вот, пожалуйста. Предоставляю вам эту возможность. Помогите мне снять сапоги.

Он с ужасом посмотрел на ее ноги (кровь уже ударила ему в голову) и увидел: на ней были резиновые сапоги, как две капли воды похожие на так взволновавшие его сапоги Герты. И еще он увидел (лоб и виски у него, казалось, вот-вот расколются от боли): голенища сапог — в соответствии с состоянием улицы — были отчаянно забрызганы грязью.

И:

— Ага! Немецкая девушка маршировала!

А она:

— Конечно! Всегда вперед, сквозь все преграды! — Она уселась на кровать, задрав ноги, и, смеясь, крикнула: — Опля! Тащите!

Он схватился за сапоги, за налипшую снежную грязь, охваченный сатанинской яростью; раздался звук, как будто разом откупорили две бутылки, и сапоги разлетелись в разные стороны. Но Малетта успел схватить учительницу за пятки и резко рванул вверх, так что она с криком опрокинулась навзничь и (приличия ради) задрыгала ногами, казалось, она вконец обессилела от смеха, сотрясавшего ее тело.

— Вон отсюда! — взвизгнула она. — Вон! — И опять зашлась смехом, потому что юбка у нее взлетела выше бедер, выставив напоказ ее исподнее. Но он схватил учительницу под коленки, прижал ее ляжки к животу, прыгнул к ней в кровать и, левой рукой надавив ей на ляжки, правой принялся лупить ее по заду, так что его грязные пальцы оставляли темные отпечатки на трико.

— Вот так, госпожа учительница, теперь займемся гимнастикой!

На ее упругих ягодицах шлепки получались удивительно смачными. Но она, казалось, не чувствовала ни стыда, ни боли. Напротив! Ей это, видимо, доставляло неслыханное удовольствие. От шлепка к шлепку смех ее становился все заливистей, набирался силы, всю ее наполнял, так распирал ее, что уже вырывался не только из горла.

— Ну хватит, — задыхаясь проговорила она. — Хватит! Сдаюсь! Покоряюсь сильнейшему из мужчин! — Она заерзала и сжала ноги, как бы желая предотвратить новую стихийную катастрофу.

Малетта — он уже едва дышал — отпустил ее. Съежив шись, сидел он на краю кровати и сверху вниз глядел на фрейлейн Якоби, которая лежала на спине, все еще трясясь от хохота, ее юбка, сбившаяся к подмышкам, походила на спасательный пояс, из которого выпущен воздух. Вытянув ноги, она застонала и снова залилась смехом. Смех трепыхался,

пульсировал в ее теле от прыгающих грудей до дрожащей выпуклости живота.

— Так всегда бывает с героями, которые хотят показать слабому полу свою силу. — Смахнув набежавшие слезы, она повернулась к нему лицом. Посмотрела на него из-под полуприкрытых век. Взгляд ее под тенью ресниц вдруг стал совсем темным.

— Меня зовут Ильзе, — сказала она с необоснованной загадочностью в голосе и выпятила губы, казалось, она ждала, как он на это отреагирует. Потом добавила (сиплым, бесцветным голосом, странно и грубо прозвучавшим во внезапно наступившей тишине):

— Ну, в чем дело? Чего ты еще ждешь? В другой раз так просто меня не получишь!

То были слова ангела (слушайте! слушайте!), и прозвучали они, конечно, несколько вульгарно (вульгарно не для той особы, которая их произнесла, а для ниспосланного богом ангела). Ясно, что Малетта этого не понял. Неясно, однако, почему он не воспользовался случаем.

Слушайте! Слушайте! Ничего себе разговор для девушки, подумал он и воспользовался случаем, чтобы совершить ошибку. Он думал: так! Теперь оставим девицу лежать, как она лежит, и пусть себе лопнет со злости. Малетта и не чаял, что это ангел божий говорил с ним хриплым голосом фрейлейн Якоби.

С кривой ухмылкой на губах он поднялся и бросил на нее презрительный взгляд. А потом:

— Нет, благодарю. Сапоги я с вас снял. А для дальнейшего наймите себе платного партнера.

Она не шелохнулась. Даже дыхания ее не было слышно. Казалось, она еще не хотела верить, казалось, еще ждала. В задранной юбке лежала она поперек кровати, словно так можно было стереть в памяти услышанное. Но выглядела она как на смертном одре. Губы вдруг побелели, глаза бессмысленно уставились в пустоту, и дрожь пробежала по ее телу. Ангел одним прыжком выскочил из нее, добрый ангел дал деру, и осталась только она, учительница Ильзе Якоби, не нагая и прекрасная, а омерзительно, постыдно заголенная, только она, женщина двадцати восьми лет, мать девочки по имени Герлинда, сначала дева трудовая, потом сотрудница вермахта, прошедшая через множество разочарований и под конец попавшая в плен. Затем целый год изо дня в день работа в угольной шахте (черной, как продукт осквернения расы), еще раньше ее изнасиловала рота солдат, и позднее тоже, все, как говорится, одно к од ному, но никогда еще ей не было так больно и так стыдно, как перед этим жалким субъектом, в котором для нее не было ничего привлекательного, кроме разве что одного загадочного обстоятельства: он ненавидел ее и тем не менее его к ней тянуло.

Но он отвернулся и вышел из комнаты. Тогда она вскочила, одернула юбку и разразилась бранью:

— Идиот! Грязная свинья! Неужто вы думали, что я и вправду лягу с вами!

Малетта — он уже ходил взад и вперед по своей комнате — слышал, как она хохотала точно помешанная, потом все стихло, и вдруг она вышла, сбежала вниз по лестнице и бросилась вон из дому, как будто за нею гнался черт.

Зверям в лесу не спалось. Птичьи крылья мелькали во тьме меж деревьев. В бушующем море ветра черными призраками метались вороны и слышался легкий тревожный топот копыт по снегу.