Волгарь
Шрифт:
...Григорий ворвался в отведенные им с Ефимом покои, когда тот, как уж повелось, собирался тайно в покои юной персиянки.
– Остановись, друже, кончились твои забавы, пора нам возвертаться, и промедлять нам более не можно! Сильно важные вести атаману доставить нужно: высылает шах войско против казаков и стругов строит числом пятьсот, дабы на море противу нас быть.
– Как же так... – совершенно опешил Ефим. – Дай хоть проститься с ней! – попросил он друга.
– Ай неугомонный же ты, Ефим! Пойми ж ты, что не в бирюльки мы тут играемся, кабы только наши животы спасать надо было, а то ведь судьба всего дела разинского в руках наших!
Но, видя упрямо насупленное лицо Ефима, Григорий смирился:
– Даю тебе сроку час! До свету выехать должны, не ровен час, сыск учинят за всеми, кто казацкой станицей интересовался! Посла-то нашего, казацкого, собакам бросили, а другие – в темнице!
Но оглушенный необходимостью спешно уезжать, Ефим плохо слушал друга: он скорейше пробрался в покой любимой и как безумный стиснул ее в объятьях.
– Что с тобой, мой бесценный? – спросила Лейла, почуяв недоброе, и попыталась заглянуть в глаза любимому, чтоб найти причину его тревоги.
И опять не смог он сказать ей правду, понимал, что никогда более не увидит красавицу, что последний раз держит ее в своих объятьях, но снова страсть затмила ему разум и, пробормотав, что все, мол, хорошо, что почудилось любимой недоброе, Ефим, как безумный, принялся целовать и ласкать Лейлу.
Казак неистовствовал на ложе. Казалось девушке, что бес вселился в любимого: он был совершенно неутомим и изощрялся всяко, раз за разом доводя персиянку до вершины блаженства. Она плавилась, словно воск, в руках любимого, растворялась в экстазе наслаждения и, наконец обессилев, задремала на груди Ефима.
А он притих, нежно поглаживая ее роскошные волосы, дождался, пока красавица погрузится в крепкий сон, и осторожно, чтобы не потревожить ее, выскользнул из постели. Ефим оделся, последний раз посмотрел на спящую возлюбленную, тихонько поцеловал ее в лоб и быстро пошел в свои покои, где ждал его Григорий, который уже истомился от нетерпения.
Подхватив свои котомки, казаки крадучись покинули дом гостеприимного караван-баши и поспешили к условленному месту, где поджидал их с оседланными конями нанятый предусмотрительным Григорием оборванец. Друзья-прознатчики расплатились и, вскочив на коней, покинули Исфаган, где один из них оставлял свое сердце.
Ефим действительно маялся: перед ним, как живая, стояла Лейла, он не мог забыть милую персиянку, ее тонкий стан, смоляные кудри и необыкновенные фиалковые глаза, которые так нежно и доверчиво заглядывали в самую Ефимову душу... Грустные думы одолевали казака, ведь предал он невинную девушку, как последний тать, обманул и бросил. Утешал он себя лишь тем, что осталась она в родном дому с любящим отцом, а его скоро позабудет и утешится, когда повстречает нового мужчину. Но эти мысли еще хуже бередили раненую душу казака: ну не мог он представить свою любимую в объятьях другого! И оттого все яростней нахлестывал он коня, пытаясь убежать от самого себя...
ГЛАВА 9
Пока же атамановы прознатчики были в Исфагани, в стенькином войске произошли многие перемены.
Поначалу казаки неплохо обосновались в Реште, но лихость и необузданность стенькиных удальцов довела до беды всю ватагу. Наткнулись они на винный погреб с запасами дорогого вина, да и перепились вдрызг! А уж там и до поножовщины дошло дело. Завязалась возле того погреба резня, побежал слух по городу, и замученные казацкими бесчинствами жители, схватив оружие, навалились на казаков. Едва прорвались к своим стругам удальцы, вытащив в усмерть пьяного атамана! Скомандовал Серега Кривой отчаливать, не дожидаясь отставших, и четыреста христианских душ полегли под Рештом! Подрастеряли казаки пушки свои и добро всякое, ни за понюх табаку чуть все не сгинули, весь поход чуть было прахом не пошел.
Да на то она и доля казацкая: нынче их верх, гуляют и пьют героями, а на завтра и убиты быть могут! Не загадывают казаки надолго, гуляй, однова живем!
Отошло стенькино войско от злосчастного города, встали казаки лагерем, окопались, посчитали припасы да убытки, залечили, как сумели, раны и снова вперед! Оправившийся споро после Решта атаман измыслил новую хитрость: как малой кровью взять прибрежный богатый Фарабант. Крадом, под покровом ночи, подошли струги к городу, разведали казачки, что слыхом не слыхивали еще жители об их проделках, да и попросились у градоначальника поторговать. А как скопилось их в городе множество, так и пошла кровавая потеха по стенькиному сигналу! Изрубили казаки гарнизон фарабантский в капусту, всех купцов и богатеев вырезали подчистую, а город разграбили и разорили напрочь.
Тогда ж и еще один городок сожгли разинцы, а затем погрузили добычу богатую на струги и отплыли скорейше. А потом обосновался атаман со своим войском вольным зимовать на полуострове Миян-Кале.
...Обратный путь Ефима и Григория не в пример труднее оказался. Наводнились дороги войсками, и кордоны стояли, выспрашивая у путников подорожные шахские грамоты. Не всегда удавалась казакам миновать их без боя. Деньги у них подходили к концу, подкупить дозорных было уже не на что, а заранее приметить их, скрытых в гуще садов, не всегда получалось. Только быстрые кони да сабли спасали их от лютой смерти. Потому как исчезли они из Исфагани, кур-баши поначалу обрадовался, что долгов ему игорных платить не надобно, а потом смекнул, что не просто так его расспрашивали, ох не просто! Понял царедворец, что не купец с ним кости кидал, а хитрый прознатчик, и снарядил погоню из верных ему воинов, дав наказ привезти голову подлого обманщика, который насмеялся над курбаши!
Поскакала десятка доверенных слуг, выпытывая попутно, не видал ли кто человека такого-то? Описал подробно хозяин своим верным псам, как выглядел Григорий, вот и шли они по пятам казаков, дышали в затылок!
На закате одного из дней догнали слуги мстительного курбаши казаков. Поняли друзья, что не уйти им от погони: притомились их скакуны после целого дня скачки, а преследователи, по всему видать, недавно коней меняли. Поэтому Григорий и Ефим поворотились навстречу врагам и принялись палить по ним из пистолетов. Троих удалось им положить, да подстрелил Ефим под одним лошадь. Но силы все равно оставались неравными. Жестоким был бой, наседали на друзей персы, ведь не разбойники это были, а хорошо обученные солдаты!
Яростно рубились казаки, защищая свои жизни, одному противнику снес голову саблей на всем скаку Ефим, другого с распоротым животом унесла вдаль взбесившаяся от запаха крови лошадь. Вскрикнул Григорий, перекинул саблю в левую руку из пораненной правой, у Ефима кровь струилась из бедра, по которому полоснул супостат. Но и противникам казаков приходилось несладко: поняв, что левой рукой он владеет не так хорошо, как правой, Григорий подрубил сухожилия на передних ногах коня одного из нападавших, несчастное животное рухнуло, подмяв под себя всадника, которого тут же добил Ефим.