Волгарь
Шрифт:
– Как ты могла, дочь греха, так поступить со мной? Ужели не лелеял я тебя, как жемчужину моего сердца? Как могла ты предать память своей матери, этой святой женщины? Почему пророк не покарал тебя, почему Аллах позволил тебе дожить до этих дней и опозорить наш род?
– О отец, справедлив ваш гнев, но я сама была ввергнута в обман, и молю у вас о прощении, – проговорила испуганная Лейла. – Фируз обещал жениться на мне...
– Прощение!? Тебе!? – купец просто задохнулся от гнева. – Видно, ты всегда была змеей, а не дочерью мне! Да, я бы пожалел тебя, если бы ты просто полюбила неверного, который обманом проник в наш дом! Но падать на спину перед ним тебя никто не заставлял! Говори, похотливая дрянь, как давно ты познала мужчину, что успел он оставить свое семя в твоем чреве!?
Услышав эти слова, Лейла вскрикнула, все поплыло у нее перед глазами, но отец схватил ее за плечи и затряс, выкрикивая в лицо:
– Нет, лживая тварь, тебе больше не провести меня! Больше тебе не удастся меня одурачить и прикинуться невинной голубкой! Ты мне скажешь все! – и Кадыр-бей наотмашь ударил дочь по лицу.
Девушка зарыдала от боли и унижения, не в силах вымолвить ни слова. Но ее отец был неумолим: он снова и снова бил ее по лицу и гневные оскорбления сыпались на голову несчастной. Наконец обессилев, Кадыр-бей оставил Лейлу в покое и, хрипло дыша и держась за сердце, произнес:
– Ты опозорила не только себя, но и навлекла позор на весь наш род. Поэтому тебе нет прощенья. Сегодня до заката ты должна покинуть этот дом: я не хочу, чтоб под одной крышей со мной находилась падшая женщина, забывшая честь и стыд!
Несчастная Лейла бросилась к ногам отца:
– О отец, умоляю вас, пощадите! Куда же я пойду?!
Но Кадыр-бей оттолкнул ее и с презрением произнес:
– Как повернулся твой язык, сказать такое! Ты должна благословлять мое милосердие: я просто выгоняю тебя, вместо того, чтобы отрубить тебе голову по закону Шариата. Запомни, у меня нет больше дочери! И моли Аллаха, чтобы он позволил тебе умереть как можно скорее! – и он вышел, хлопнув дверью.
Через некоторое время появились рабыни и, пряча глаза, сняли со своей бывшей госпожи все украшения и дорогие одежды, кроме браслетов, подаренных Ефимом, а затем положили рядом с ней грубую рубашку и простую поношенную одежду, в которой ходят жены дехкан, и тихонько вышли. Рабыням было жаль свою госпожу, но они боялись ослушаться приказа господина, который пригрозил их продать.
Когда Лейла надевала оставленные рабынями лохмотья, ее трясло от рыданий, унижения и отвращения. Ей неприятно было даже прикасаться к такой грубой и ветхой одежде, но ничего другого ей не оставалось: она понимала, что прошлая беспечальная жизнь уходила безвозвратно. Появившиеся рабы вывели ее через садовую калитку в глухой переулок, и девушка осталась совершенно одна. Ей некуда было идти, не к кому обратиться, нестерпимый стыд жег Лейлу. Она брела, не разбирая дороги, пока не наткнулась на городского сторожа. На его расспросы девушка только и смогла сказать сквозь слезы, что у нее никого нет.
Старику почему-то стало жаль ее, а, может быть, он приметил блеск дорогого браслета на руке девушки, которой она придерживала покрывало, пряча по обычаю лицо. Но, так или иначе, а привел старый Ашик-баба Лейлу в свою лачугу на краю города и препоручил заботам своей жены, которая дала девушке кусок черствой просяной лепешки и миску кислого молока, а потом проводила в крохотную каморку, где Лейле предстояло скоротать ночь на войлочной циновке.
Наутро, когда девушка все-таки смогла успокоиться и даже немного поспала, старики предложили ей жить у них, раз уж ей все равно некуда идти. Лейла с радостью согласилась, вознося хвалу Аллаху милосердному. Она не видела жадный блеск в глазах хозяев, когда они смотрели на ее браслеты.
Поселившись у сторожа и его жены, девушка очень скоро поняла, как отличается их жизнь от ее прошлой жизни: Лейле пришлось учиться всякой домашней работе, и каждый вечер у нее страшно ныла спина, а руки огрубели и покрылись мозолями. Но еще хуже ей стало, когда стали одолевать ее тяготы, каковые доводилось узнать каждой женщине, носящей в чреве младенца. А Лейле еще приходилось скрывать свое положение от хозяев.
В один из вечеров Ашик-баба завел с ней разговор:
– Доченька, мы бедные люди, а у тебя на руках такие дорогие украшения, давай продадим их и купим на вырученные деньги всякой еды.
– Я не могу этого сделать, – твердо сказала Лейла. – Эти браслеты все, что у меня осталось.
– О Аллах, ты слышишь, что говорит эта несчастная!? – воздев руки к небу, вступила в разговор жена сторожа. – Нам что, нужно кормить тебя за твои прекрасные глаза, а пока мы отрываем от себя последнее, ты будешь носить на запястьях целое состояние? Мы и так приютили тебя из милости, кормим, поим, а ты, неблагодарная, так-то поступаешь с нами! Решай: или ты отдаешь нам браслеты, или можешь завтра же убираться куда хочешь!
– Но Хадиджа-ханум, куда же мне идти? – попыталась защититься от нападок жадной четы девушка. – Неужели вы меня прогоните?
– Мы тебе все сказали! – отрезала сварливая старуха.
Всю ночь пролежала без сна несчастная Лейла. Ей было очень тяжело расстаться с браслетами, которые напоминали ей о любимом, о самых прекрасных днях ее жизни. Девушка понимала умом, что он бросил ее, но в душе придумывала ему всяческие оправдания и все ждала, что вернется любимый, найдет ее и кончатся все несчастья. Но толкнулся в ее чреве ребеночек, и поняла Лейла, что ради него придется расстаться с браслетами. Поутру она молча положила их перед сторожем и его женой.
Только не долго уж осталось Лейле жить у стариков: заметила дотошная Хадиджа-ханум ее выпирающее чрево и подняла жуткий крик:
– О Ашик-баба, муж мой неразумный, кого привел ты в дом наш! Выгони немедленно эту блудницу, пока позор ее не пал на наши головы!
Сам сторож тут же поддержал жену:
– О Аллах! Я пожалел ее, как бедную сироту, думал, будет нам опорой в старости, а она навлекла на мои седины такой позор! Убирайся вон из нашего дома!
– Смилуйтесь надо мной! – упала Лейла старикам в ноги. – Пожалейте моего нерожденного ребенка!
Рыданья несчастной девушки не смягчили сердца жадной четы, но Хадидже-ханум пришла в голову коварная идея, и она сделала вид, что согласна пока не выгонять Лейлу.
А через несколько дней девушка подслушала разговор сторожа с его хитрой женой. Хадиджа-ханум втолковывала мужу, что нужно дождаться, пока Лейла родит, а потом продать ее вместе с ребенком работорговцу. Дескать, с младенцем она будет стоить дороже, и все их затраты окупятся с лихвой.
С трудом Лейле удалось подавить крик ужаса. Она добралась до своей каморки и проплакала до утра. Рабство пугало ее невыразимо, и девушка решилась сбежать от корыстных стариков. Она понимала, что уходить надо сейчас, что когда появится ребенок, она будет слишком слаба и не сможет уйти. Вдруг она вспомнила про лекаря Абу-Салима, который очень любил ее. Лейла подумала, что это единственный во всей Исфагани человек, который согласится ей помочь. «И как это раньше я не вспомнила про него?»– думала девушка, спешно одеваясь.