Волхвы
Шрифт:
– Да что же это наконец? – вне себя воскликнул Потемкин. – Это воистину дьявольское наваждение!
Он широко перекрестился.
– «Да воскреснет Бог и расточатся врази его»… – шептали его губы.
Но отец не исчезал, отец подходил к нему, и теперь он заметил, что за отцом еще какая-то… женщина, довольно молодая и красивая женщина… а рядом девочка лет двенадцати, в белом платьице… потом еще какая-то мужская фигура…
– Матушка! – вскрикнула графиня Елена, безумно кидаясь вперед, и появившаяся
Хозяйка дома громко, истерично рыдала: она узнала в девочке свою любимую сестру, смерть которой когда-то долго оплакивала…
Высокий сухощавый старик, одетый по моде шестнадцатого столетия, подходил к Сомонову и Елагину, протягивая им руки. Но они невольным движением от него отстранялись…
Князь Щенятев, весь дрожавший, с вытаращенными глазами и перепуганным, посиневшим лицом не выдержал и закричал:
– Граф Феникс!.. Au nom du Ciel!.. Ради Бога… скажите им, чтобы они ушли… исчезли… Я никого не вызывал, я никого не хочу… я не могу! не могу!..
Но граф Феникс не обратил на него никакого внимания. Он стоял в горделивой позе, с лицом спокойным, с блестевшими глазами.
– Прошу всех успокоиться и вернуться на свои места! – повелительным голосом воскликнул он. – Недостаточно видеть – надо слышать… Если я вызвал тех, кого вы хотели видеть, то я разрешаю им и беседовать с вами…
Он не заметил, что в это время Захарьев-Овинов приблизился к Лоренце и на мгновение простер над нею руку. Другой рукою он как бы начертал перед собою в воздухе какой-то знак… Беловатая струйка, клубившаяся влево от Лоренцы, внезапно прервалась…
– Приказываю вам – говорите с нами! – торжественно возгласил Калиостро, обращаясь к появившимся фигурам.
Ни одна из них не заговорила. Все они сразу как бы померкли и через несколько мгновений растаяли бесследно.
Калиостро почти не верил глазам своим, в изумлении, почти в ужасе он кинулся к Лоренце… Как могла она очнуться, внезапно выйти из своего сна? Ведь это не могло случиться, это невозможно!.. Но она была неподвижна, все в том же бессознательном состоянии, все в том же глубоком, странном сне… А появившихся фигур нет. Они испарились… только кое-где раздаются слабые стуки.
Чародей склонился над Лоренцой, взял ее за руки, дул ей в лицо. Она оставалась неподвижной…
Никто не замечал этого. Графиня Сомонова продолжала рыдать, закрыв лицо руками. Елена без чувств лежала на полу. Сомонов и Елагин будто окаменели. Щенятев дрожавшими руками силился снять абажур с лампы, чтобы осветить комнату. Потемкин стоял, опустив голову на грудь и тяжело дыша.
– На этот раз довольно! – раздался над Калиостро спокойный голос, и чья-то рука коснулась его плеча.
Он быстро обернулся и увидал холодное и строгое лицо Захарьева-Овинова.
Он ничего не мог ему ответить: он был всецело поглощен Лоренцой, он не понимал, что такое с нею…
Захарьев-Овинов отошел, быстро наклонился над лежащей в обмороке Еленой. Она открыла глаза. Он ее поднял.
– Графиня, пойдемте отсюда на воздух, – сказал он.
Она пришла в себя, крепко оперлась на его руку. Запертая дверь как бы сама собою распахнулась перед ними, и они вышли.
XIV
Все было тихо в доме графа Сомонова. Гости уехали. Огни погасли, все спали. Поздно поднявшаяся, уже на ущербе, луна заливала бледным светом дорожки сада, цветники и статуи. Одинокий запоздавший соловей робко щелкал и замирал в отцветших кустах сирени. Только он один нарушал пропитанную запахом цветов влажную тишину теплой летней ночи…
Однако в двух окнах белого, облитого лунным блеском графского дома из-за спущенных занавесей пробивалась слабая полоска света. Это были окна спальни, устроенной для графа Феникса и прекрасной Лоренцы.
Среди царственно пышной обстановки, в которой видна была вся заботливость хозяина о его таинственных гостях, на широкой золоченой кровати среди кружева подушек и мягких складок затканного розовыми букетами штофного покрывала лежала Лоренца. Она еще не раздевалась и была в том платье, в каком присутствовала на всех чудесах этого таинственного вечера. Только ее длинные, густые волосы распустились и беспорядочно падали вокруг нее, выделяясь черными шелковистыми волнами на светлом фоне кровати.
Она лежала, очевидно, в глубоком изнеможении. Лицо ее было еще бледнее, чем во время вызывания умерших. Но теперь она не спала, глаза ее были широко раскрыты…
Калиостро нервной походкой ходил взад и вперед по мягкому восточному ковру, застилавшему спальню. Наконец он остановился перед женою, склонился к ней и взял ее руку. Эта рука была холодна, как лед.
Молодая женщина затрепетала всем телом.
– Лоренца, – сказал он, – объясни мне, что с тобою? Я не могу прийти в себя… ведь до сих пор никогда не случалось ничего подобного!.. Постарайся сообразить, понять, что случилось с тобою?
Она провела рукою по своему холодному лбу, будто собираясь с мыслями, но рука ее снова бессильно упала, губы едва слышно прошептали:
– Мне так дурно, я так слаба… мне кажется, что я умираю! Я ничего не могу вспомнить и не знаю, о чем ты меня спрашиваешь, Джузеппе… знаю только, что было что-то, но что – не могу вспомнить… Джузеппе, дай мне сил!..
Он положил ей руки на плечи и пристально стал глядеть ей в глаза своими горящими глазами.
– Джузеппе, мне больно! Ты заставляешь страдать меня еще больше, – простонала Лоренца.