Волк в овечьем стаде

Брэндон Джей

— О его пенисе. Он напрягся.

— И что сделал Остин?

— Он подошел ко мне, обнял и сказал: «Давай обсохнем». И мы пошли туда, где оставили полотенца. Они долго лежали на солнце и нагрелись. Уолдо взял одно из них и начал меня вытирать. Сначала он стоял передо мной и…

— Его пенис коснулся тебя? — спросил я. Я впервые прервал его.

— Да.

— Где?

— Здесь. — Томми быстро ткнул пальцем в грудь, как будто там была татуировка. — И здесь. Он провел им по моей спине, когда наклонился, чтобы вытереть мне ноги.

— А что делал ты?

— Я просто стоял. Когда

он меня вытер, я потянулся за шортами и майкой, но он схватил меня за руку и сказал: «Давай сначала немного позагораем».

— Уложил меня на раскладное кресло и лег рядом, и мы лежали некоторое время.

— Остин лег на живот или на спину?

— На спину, — сказал Томми.

— Он прикрылся?

— Нет.

— Он что-нибудь говорил?

— Он начал говорить мне, — Томми задумался, — что это тайна, что только очень близкие друзья могут вот так проводить время вместе. И что он никогда никому не скажет, и я тоже не должен говорить. Он держал меня за руку. Потом обнял меня и прижал в груди.

И Томми потянулся к Остину, я не сомневался, потому что его не часто обнимали. Возможно, вначале он думал, что не стоит волноваться, что наконец-то у него появился человек, который любит его и всегда будет рядом, когда он позовет.

— Потом он снова дотронулся до меня, — внезапно продолжил Томми. — Он погладил меня по спине и тронул ягодицы, потом обхватил меня обеими руками. Он потерся щекой о мое лицо. Потом отстранился, не отпуская меня, и сказал: «Смотри».

— На что?

— На его пенис. Он был прямо передо мной, и он снова напрягся, и Остин спросил: «Ты не хочешь его потрогать?»

— Ты хотел этого, Томми?

Он покачал головой.

— Нет, он меня пугал. Он был очень красный и большой, я не знал, что он может быть таким большим.

— Ты дотронулся до него?

— Да.

— Почему?

— Потому что он так хотел.

Голос Томми звучал ровно. Слова он произносил торопливо. Ничто не намекало на то, что он готов разрыдаться, поэтому я слишком поздно заметил, что он плачет. По его щекам покатились слезы, он заговорил, и слезы все текли. Он рассказывал, как сторонний человек, наблюдавший за происходящим украдкой.

— Как ты дотронулся до него, Томми?

Он показал, вытянув указательный палец.

— Я хотел только коснуться его, но он накрыл мою ладонь своей и закрыл глаза, и я боялся пошевелиться. Он еще долго не двигался, как будто заснул.

— Он потом открыл глаза?

— Да. Он улыбнулся мне и сказал: «Я поцеловал твой».

Рассказ шел своим чередом. Томми описал орально-генитальный контакт, в котором обвинялся Остин, а затем эякуляцию. Когда мне приходилось вставлять вопросы, я старался не сбиться с ровного, невозмутимого тона, чтобы проявить симпатию и в то же время не подыграть свидетелю. Томми держался мужественно, однако не переставал плакать и, описывая свои ощущения в кульминационный момент, отпрянул и обвел зал испуганным взглядом. Он всхлипывал. Я не подошел к нему, чтобы успокоить, просто дал передохнуть немного И подбодрил, после чего он вернулся к рассказу. В зале суда стояла полная тишина, слушатели оказались благодаря рассказу Томми незаметно для себя в пучине страстей.

Выслушав мальчика, я попросил его вспомнить,

как его отвезли обратно, как ему пришлось идти домой и объяснять родителям, где он пропадал, и хранить их с Уолдо секрет всю ночь и все последующие ночи, когда Уолдо не было рядом, чтобы вознаградить за его преданность, когда Томми остался один в темноте, один в огромном мире. Он снова разрыдался в конце, я все-таки встал, подошел к нему и обнял за плечи, прошептав на глазах у всех этих чужих людей: «Я тобой горжусь», так тихо, что микрофон не уловил мои слова. Томми кивнул и взял у меня платок, чтобы вытереть слезы, и постепенно успокоился. Он слабо улыбнулся мне. Я в последний раз тепло обнял его и отошел. Я взглянул на Элиота и произнес:

— Обвинение не имеет больше вопросов к свидетелю.

Глава 14

Я ужасно нервничал. Сначала я подумал, что это тишина звенит у меня в ушах, но это затаилось где-то глубоко внутри и рвалось наружу. Позже я понял, что в кровь попал адреналин, появилось страстное желание вскочить и ударить кого-то. Все мои нервы напряглись от нежелания передавать Томми в руки Элиота.

Я чувствовал на себе беглый взгляд Элиота, когда задавал Томми вопросы, но, как только свидетель был передан ему, он сосредоточился на нем полностью. Элиот сидел прямо, но расслабленно, глядя на Томми без малейшего следа враждебности. Он излучал сострадание, тронутый рассказом.

— Не хочешь воды, Томми? — спросил он.

Томми отказался.

— Не хотел бы прерваться на несколько минут? Хорошо. Меня зовут Элиот Куинн, Томми. Я адвокат Остина Пейли. Я помогаю ему так же, как мистер Блэквелл помогает тебе. Мы пытаемся выявить правду о том, что произошло с тобой несколько лет назад. Чтобы сделать это, сначала мистер Блэквелл, а затем я задаем тебе вопросы. Если тебе будет непонятен один из моих вопросов, скажи мне, договорились? И я попытаюсь поставить вопрос по-другому. Можешь не торопиться с ответом, хорошо, Томми?

Мои ноги не находили покоя. Желание заявить протест распирало меня, хотя я и не знал, как обосную его, но Элиот тянул меня, прежде чем перейти к вопросам, бросая вызов Томми. Томми кивал ему. Он перестал плакать.

— Ты не рассказал тогда родителям, что произошло, Томми?

— Нет.

— Почему нет?

— Я боялся, — повторил он.

— Боялся родителей? — Элиот все еще выглядел обеспокоенным, но теперь его беспокоило то, что он не мог понять мотивов Томми.

Томми заерзал на стуле.

— Нет, я боялся… из-за того, что произошло.

— Но я говорю о твоих маме и папе, Томми, не о том мужчине. Если ты боялся его, почему ты не рассказал об этом своим родителям, чтобы они могли защитить тебя от него?

Томми прилагал все усилия, чтобы заставить Элиота понять его.

— Потому что я поступил гадко. Я боялся, что они разозлятся на меня.

— Твои собственные родители? — спросил Элиот. — Они часто сердятся на тебя?

— Нет.

Я мог это объяснить. Они гордились Томми, но на расстоянии, абстрактно, и в то же время были рады, что он не доставлял им хлопот. В свои восемь лет Томми чувствовал это, понимая, что его родителям не нужны были лишние проблемы.