Волки на переломе зимы
Шрифт:
«Я вовсе не бездельничаю», – мягко возразил он, на что она ответила: «Даже солнечные мальчики должны что-то представлять собой».
Конечно, он ни за что и ни при каких обстоятельствах не мог сказать Селесте, что на самом деле случилось с его миром, и хотя он и уговаривал себя, что за ее бесконечной брюзгливой заботой кроются самые лучшие намерения, все же он порой задумывался о том, как такое вообще могло случиться. Как он мог любить Селесту или думать, что она любила его? И, что, пожалуй, было важнее, почему она могла полюбить его? Ему трудно было верить в то, что у них был роман, тянувшийся целый год до того, как его жизнь неожиданно круто переменилась, и
А вот Лауры ему ужасно не хватало, Лауры, которая делила с ним все перипетии последнего времени и от которой не было ни слуху ни духу, с тех пор как она покинула Нидек-Пойнт, чтобы решить, как же ей быть.
Подчинившись порыву, он отправился на юг, туда, где на окраине Мьюрского леса стоял ее дом.
Всю дорогу он медитировал на все, что его окружало. Ему хотелось слушать музыку, грезить наяву, наслаждаться поездкой, дождь там или не дождь, однако он никак не мог отвлечься от обстоятельств, пусть даже они и не были безрадостными.
Давно уже перевалило за полдень, над головой висело свинцовое, то и дело вспыхивавшее небо, и дождь никак не желал прекращаться. Впрочем, он уже привык к такой погоде и теперь рассматривал ее как часть того очарования, которое зима обрела в его новом состоянии.
Утро он провел в городке Нидек вместе с Феликсом, который готовил для главной улицы рождественское оформление из живой зелени и иллюминации. Деревья перед каждым магазином и кафе надлежало обвешать украшениями и мигающими лампочками; Феликс вызвался оплатить все это – если владельцы заведений не будут против. Все они радостно согласились. Владельцу гостиницы он выписал чек на особое оформление главного зала, а также договорился с изрядным количеством домовладельцев, которые тоже пожелали украсить свои дома.
Нашлись и люди, пожелавшие временно воспользоваться пустующими магазинами на главной улице, – торговцы дорогим мылом и шампунями, винтажной одеждой, кружевами (как старинными, так и современными). Феликс купил единственный в городе старый кинотеатр и собирался реконструировать его, хотя еще не решил, как именно.
Ройбен посмеивался, глядя на все эти меры по возрождению города. Но Феликс не забывал и о более практических сторонах жизни Нидека. Он наладил связь с двумя отставными поставщиками, которые пожелали открыть магазины бытовой техники и инструментов, еще несколько человек захотели открыть кафе и газетный киоск. Нидек состоял из 142 домохозяйств, где обитали около 300 человек. Содержать сами свой намеченный бизнес они не могли, зато это было по силам Феликсу, который собирался поддерживать все начинания до тех пор, пока город не обретет своеобразие и очарование, которые будут привлекать сюда людей. Он уже продал четыре участка людям, собравшимся построить на расстоянии пешей прогулки от центра города несколько хороших домов.
Престарелый мэр Джонни Кронин пребывал в настоящем экстазе. Феликс предложил ему нечто вроде денежного гранта, чтобы он бросил свою «жалкую работенку» в страховой конторе, куда ездил за шестьдесят миль.
Они договорились, что вскоре состоится воскресный рождественский фестиваль, куда пригласят ремесленников и умельцев всяческих сортов, дадут рекламу в разные местные газеты, после чего Феликс и мэр решили продолжить беседу за запоздалым ленчем в главном обеденном
Он должен был повидать Лауру, даже если она ничего не решила, должен был хоть как-то – как получится – обняться с нею. Черт возьми, если ее не окажется дома, он будет счастлив просто посидеть в ее гостиной или прилечь на ее кровать и немного вздремнуть.
Может быть, это было с его стороны не слишком порядочно по отношению к ней, а может быть, и вполне порядочно. Он любил ее, любил сильнее, чем какую-либо из своих прежних подружек или любовниц. Он просто не мог жить без нее, и, возможно, ему следовало сказать ей об этом. Ну, почему бы и не сказать? Терять все равно нечего. Он подтолкнет ее к решению – в ту или другую сторону. А ему нужно избавиться от страха перед ее будущим решением, каким бы оно ни оказалось.
Когда он въехал на дорожку, ведущую к ее дому, уже начало темнеть.
На айфоне появилось еще одно сообщение от Селесты. Он оставил его без внимания.
На фоне темного выступа леса окруженный деревьями маленький домик с высокой островерхой крышей сиял теплым светом; Ройбен уловил аромат горящих дубовых дров. Тут ему внезапно пришло в голову, что следовало бы купить какой-нибудь маленький подарок, хоты бы цветы или, например… кольцо. Он не подумал об этом вовремя и теперь не на шутку расстроился.
А что, если она не одна, если с нею там какой-то совершенно незнакомый мужчина? А если она вообще к двери не подойдет?
Ну, к двери она подошла. И открыла ему.
Как только их взгляды встретились, он захотел любви с нею. И ничего больше. Она была одета в потертые джинсы и старенький серый свитер, отчего ее глаза казались еще темнее и бархатистее, и без капли косметики, с распущенными по плечам волосами, она выглядела великолепно.
– Иди ко мне, чудовище, – сразу сказала она низким дразнящим голосом и, крепко обняв его, покрыла поцелуями все его лицо и шею. – Дай-ка я посмотрю на этого… хм-м-м… синеглазого брюнета. Похоже, все это время я только о тебе и думала.
Он крепко, наверно, до боли стиснул ее. Сейчас ему хотелось только одного – держать ее в объятиях.
А она уже вела его в спальню, находившуюся в глубине дома. Она вся светилась, ее щеки раскраснелись, а красиво взлохмаченные волосы, кажется, стали гуще, чем он помнил, и определенно ярче, чем он помнил, словно напоенные солнцем, а выражение ее лица было лукавым и восхитительно сердечным.
В небольшом чугунном камине умиротворяюще играл огонь. По обе стороны дубовой кровати, небрежно застеленной блеклым клетчатым пледом, поверх которого лежали отделанные кружевами подушки, мягко светили лампы со стеклянными абажурами.
Она сбросила с кровати покрывало и помогла ему снять куртку, рубашку и штаны. Воздух был теплым, сухим и ароматным, как всегда в ее доме, ее маленькой берлоге.
От испытанного облегчения на него навалилась слабость, но продолжалось это всего несколько секунд, а потом он принялся целовать ее, как будто они вовсе не разлучались. «Не торопиться, только не торопиться», – повторял он себе, но эти уговоры не слишком помогли. Все получилось горячо, бурно, грубо и изумительно.
Потом они лежали в полудреме бок о бок, а в оконные стекла барабанил дождь. Очнувшись и повернув голову, он увидел, что она лежит с открытыми глазами, глядя в потолок. Только из кухни падал свет. И там готовилась еда. Он чуял это. Жареная курица и красное вино. Он отлично знал этот запах и вдруг почувствовал такой голод, что не мог уже думать ни о чем другом.