«Волкодавы» Берии в Чечне. Против Абвера и абреков
Шрифт:
Был дан секретный приказ до 2 часов ночи 23 февраля оцепить все населенные пункты, расставить засады и дозоры, отключить радиотрансляционные станции и телефонную связь.
Мы с Гюнтером и Крисом в качестве проводников должны были провести роту НКВД в один из самых отдаленных аулов. Рота недавно прибыла из Ростова, ее бойцы уроженцы центральной части России и Сибири, их понятия о Кавказе самые смутные, опыта действий в горах никакого.
Горная дорога, предназначенная для вьючного скота, серпантином лезет вверх, к перевалу. Идем с полной выкладкой, у каждого за спиной около 30 кг: оружие, полные подсумки патронов,
Он и обычно малоразговорчив, а сейчас за всю дорогу не проронил вообще ни слова, его обветренное лицо непроницаемо, покрывшиеся инеем брови сурово сдвинуты; шагает как робот, лишь изредка притормаживая и оглядываясь на отстающих. Вот подошел к тяжело отдувающемуся Димперу, молча взял у него рюкзак и вскинул себе на плечо.
— Не надо, ты же не вьючный мул, — пытается слабо протестовать Крис.
— Gehen weiter! — едва разжав губы, командует фельдфебель.
На развилке оглядывается по сторонам, сверяется с компасом и машет рукой налево. Видно, что он неплохо ориентируется на местности, бывал здесь и до войны, и совсем недавно, этим летом.
Вообще-то отряд должна была вести Лайсат, но после ее побега Лагодинский был вынужден назначить проводником Гюнтера. Ходят упорные слухи, что брат и сестра Чермоевы подались в банду Исраилова. Не хватало еще сейчас встретиться с ними на узкой горной дорожке!
Вот подъем становится настолько крутым, что некоторые бойцы вынуждены карабкаться по склону буквально на четвереньках. Ноги скользят по обледенелым камням, порой идущий выше падает и сшибает нижних, образуя куча-мала. Нас спасают немецкие альпинистские ботинки с триконями и ледоруб — посох альпиниста, но подобные вещи есть далеко не у всех — большинство бойцов обуты в обычные армейские сапоги или даже валенки.
На перевале ветер становится еще сильнее, он воет как тысяча сорвавшихся с цепи бесов, норовя сбросить незваных пришельцев в бездонную пропасть. Кажется, сама природа седого батюшки Кавказа ополчилась против нас и защищает своих детей.
Внизу, на склоне ущелья, курятся над саклями дымки, но до аула надо еще преодолеть невероятной крутизны спуск Спуск тяжелее, чем подъем, ноги абсолютно не держат, почти все бойцы вынуждены съезжать «на пятой точке» (проще говоря, на собственном заду), кое-как притормаживая пятками. На особо сложных участках обвязываемся веревками.
— Переход Суворова через Альпы, — пытается шутить Димпер, вспоминая знаменитую картину.
Да уж, чудо-богатыри Суворова шли за славой, а мы?! Сравнение явно не в нашу пользу.
Стремительно смеркается, торопимся, ведь нам непременно надо достичь аула до наступления темноты. Ветер становится все злее и холоднее, он продувает ущелье, как огромную аэродинамическую трубу; его порывы выдувают последнее тепло из-под наших телогреек; ватные штаны покрыты толстым слоем наледи, на бровях и вокруг ртов намерз белый иней, и мы все похожи на сказочных Дедов Морозов.
Но вот наконец и аул: разгоняя прикладами собак, входим в сакли. Хозяева гостеприимно приглашают нас отдохнуть на коврах в кунацкой,
Утром всех мужчин приглашают в здание сельсовета, ничего не подозревающие люди идут как на праздничный митинг, ведь сегодня 23 февраля — День Советской Армии. Да уж, запомнят они и этот день, и эту Красную Армию!
Майор НКВД зачитывает с трибуны указ Верховного Совета СССР «…за пособничество бандитам и немецким диверсантам…». Народ потрясенно молчит… Какое массовое пособничество? Ну не было ничего такого, уж нам-то, бойцам НКВД, это известно лучше, чем кому-либо! Были отдельные задуренные националистической пропагандой личности… Честно говоря, мы опасались вооруженного сопротивления, но сопротивляться особо некому — перед нами в основном согнутые годами старики и безусые мальчишки. После я узнал, что и в других аулах случаи сопротивления были единичными. В непокорных был дан приказ стрелять без предупреждения, на поражение. Крис с Гюнтером и его верным «МГ-34» расположились на скальном уступе, отсюда весь аул виден как на ладони и, если что, будет прекрасно простреливаться. Руки Шаламова дрожат, когда он суетливо заправляет пулеметные ленты. Фельдфебель ложится на снег и поудобнее устраивается, глядя в прицел. Лицо его сумрачно, черт знает, какие ассоциации бродят сейчас в его немецкой башке.
Опергруппы из трех человек заходят в дома, производят обыск, изымают оружие, ищут антисоветскую литературу и валюту, требуют выдать бандитских пособников. Каждая такая опергруппа отвечает за выселение четырех семей. Кое-как пристроив на коленях планшетку, офицер торопливо заносит данные в учетные карточки, где отмечает всех домочадцев (в том числе и отсутствующих), а также обнаруженные и изъятые при обыске вещи. На сельскохозяйственное оборудование, фураж, крупный рогатый скот обещает выдать квитанции для восстановления хозяйства.
С почерневшими от горя лицами горянки собирают свой немудреный скарб — разрешено взять не более 500 кг на семью, но и этот груз как тащить на себе через заснеженный перевал?! Предстоит преодолеть тяжелый подъем, на руках придется нести маленьких детей. Да, главное сейчас спасти детей!
У одной женщины от волнения начинаются роды, растерявшийся офицер НКВД бестолково мечется вокруг нее, пока его не прогоняют аульские повитухи. Отправка задерживается, наш майор злится, у него строгие рамки приказа.
Пускаемся в путь только на следующий день, карабкаемся в гору вместе со всем этим пестрым табором. Ночуем на перевале, под открытым небом, костров разводить особо не из чего, а за ночь температура сильно упала, и повалил густой снег. Утром еле откапываемся из-под снежного савана. Новорожденный ребенок замерз, но его мать не хочет бросать окоченевшее тельце и несет его с собой. Это совсем молодая женщина, ей не более семнадцати лет, это ее первое дитя: она рвет на себе волосы и воет, словно волчица. От ее стенаний у меня мороз по коже, я не могу смотреть в глаза идущим в колонне горцам, но мой автомат стоит на боевом взводе, и его очередь готова пресечь любую попытку бунта. Сумрачны лица и остальных моих товарищей, мы движемся медленно и скорбно, словно огромная похоронная процессия.